Дети выживших
Шрифт:
Зенопс не дождался ответа.
— Снег — это… — начал было он и внезапно замолчал.
Словно по волшебству из серо-свинцовых туч вдруг посыпались белые хлопья. Сначала редко, потом гуще и гуще. Снег исчезал, не достигая волн, оставляя на палубе мокрые пятна.
Похолодало, и Зенопс, кутаясь в свой дорожный бурнус, решил, что его услышали боги. А раз так — то лучше помолчать, чтобы не сболтнуть лишнее. Он поднялся и пошел в каюту.
А Раммат все сидел, прямой и неподвижный. Его голова и плечи побелели от снега. Побелела и палуба.
Матросы
Паруса обвисли и потемнели под грузом мокрого снега. Откуда-то с невидимого теперь берега прилетел поморник. Покружил над кораблём, крикнул хрипло и недовольно, и пропал в снежной пелене.
Я уверен, никто из киаттцев не заплывал ещё так далеко. Третий день дует северо-западный ветер, который вынуждает нас держаться так близко к берегу, насколько это возможно. Гребцы устали, а удобной бухты не видно — повсюду угрюмые неприступные скалы, поросшие наверху хвойным лесом.
Зенопс уверяет, что такая погода даже здесь бывает нечасто, и нам просто не повезло. Не знаю. Я грею руки над жаровней, чтобы они могли писать, и вспоминаю горячее плато Боффа.
Для того, чтобы достичь мыса Альмайя и обогнуть Землю, нам предстоит пройти почти двести миль — восточный полуостров Полумесяца на карте похож на нож, направленный в Северный океан. Но карта неточна, на ней указаны устья некоторых рек, но внутри полуострова — белизна, неизвестность.
Жаль, что здесь нет Ибрисса. Он прекрасно рисовал карты, насколько я помню. Он обошёл всю Киатту и исправил карту, хранившуюся у отца.
Что там сейчас, в Киа-Та-Оро?..
Непогода закончилась внезапно. Снег сошел на нет, внезапно выглянуло солнце, и мир в течение нескольких мгновений преобразился. Темно-синие валы катились с запада, а на востоке синие утесы подпирали небо.
Ветер дул с запада, и корабли теперь могли, пользуясь неизвестным в Аххуме парусным оснащением, идти под парусами. Гребцы отдыхали, Зенопс вновь занял место под навесом и, собирая кучку слушателей, рассказывал свои бесконечные истории.
Киатта
На Ибриссе был стальной ошейник, и на четырех стальных цепях вели его по улице самые сильные воины. Цепи были натянуты так, чтобы Ибрисс не мог сделать ни шага в сторону. Руки Ибрисса были плотно связаны от локтей и обмотаны паклей, пропитанной смолой. Он держал их перед собой, как будто не смея опустить.
Горожане, стоявшие вдоль мощёной мостовой с пробитыми в булыжнике колеями для повозок, глядели молча. Даже шепотков не было слышно. Только звякали цепи и слышалась тяжелая поступь стражников.
Казалось, Ибрисс не понимал, куда и зачем его ведут. По временам он закрывал глаза и шел, подняв лицо кверху. Потом внезапно,
Нет, всё-таки он всё видел и понимал. Поэтому и не удивился, увидев на площади перед магистратом сколоченный из досок высокий помост, выкрашенный в черный цвет, засыпанный соломой.
Его подвели к эшафоту и он словно на краткий миг прозрел: обвёл эшафот удивлённым взглядом, попытался повернуть голову, чтобы разглядеть стражу, отделявшую его от толпы. Потом, увидев магистрата и магистратских чиновников, внезапно крикнул срывающимся голосом:
— Что вы задумали? Я — король!
Магистрат вздрогнул, едва не выронив свиток. Боком поднялся на эшафот в сопровождении секретаря, палача и его помощников.
— Я — настоящий король, и отец мой был королем! — снова крикнул Ибрисс.
Он схватился за натянутые цепи. Его жирное тело, обтянутое серым балахоном, который был ему маловат, заколыхалось от усилия. Стражники, удерживая цепи, упёрлись ногами, краснея от натуги.
— Я никому не сделал больно! Я ничего плохого не совершил! Фрисс велел сжечь мои бумаги, а в моей комнате поселил демона, который прикинулся человеком, женщиной. Он и внутри оказался похожим на человека, но я точно знаю…
Крик оборвался: начальник стражи махнул рукой, и цепи дёрнулись, почти свалив Ибрисса с ног. Он повис на ошейнике, захрипел, цепляясь руками за цепи. Волоком его втащили на эшафот и подвели к краю, так, что теперь он был хорошо виден толпе, запрудившей площадь и ближайшие улицы.
Магистрат, стараясь держаться подальше от сумасшедшего, развернул свиток и начал читать.
До толпы доносились лишь отдельные слова, и кто-то закричал:
— Громче! Нам ничего не слышно!..
Магистрат сурово взглянул на толпу, и стал читать громче:
— …Нет такого наказания, которое смогло бы искупить вину этого злодея. Горе нашего короля Фрисса, королевы-матери Ариссы…
— Да она рада до смерти!.. — крикнул кто-то. Толпа зашевелилась, стражник замахнулся на кого-то алебардой.
— …Никогда ещё народ Киатты не был свидетелем такого чудовищного преступления…
— Был! Был! — завопило в толпе сразу несколько голосов.
Магистрат побурел, оторвался от свитка и ткнул им по направлению голосов.
— Взять этих крикунов под стражу! Они забыли о том, где находятся, и о том, что есть предел и королевскому мягкосердечию!..
Стражники повернулись к толпе, тесня её, раздались вопли. Ловить крикунов, впрочем, никто не собирался. Но тут сотник конного отряда хуссарабов поднял руку. Отряд стоял по бокам и позади эшафота. Всадники сорвались с места и врубились в толпу. Заработали плети, люди шарахнулись в стороны, брызнула кровь. Истошно закричал кто-то, попавший под копыта.