Детство и юность Катрин Шаррон
Шрифт:
Теперь, когда у Франсуа появилась работа, характер его заметно изменился к лучшему. Он снова стал веселым и доброжелательным, как в те далекие времена, когда гонял целыми днями по лесам и полям. Он больше не грубил, не отпускал колкостей по адресу Катрин или Марциала. Здоровье его понемногу улучшалось. Мать часто смотрела на мальчика, когда тот с увлечением трудился над очередным веретеном. На бледных губах ее появлялась счастливая улыбка, но тут же гасла, и худое лицо снова принимало свое обычное, усталое и озабоченное,
— А Обен? — шептала она. — Ах, если бы знать, как он там? Только бы тотне обижал его.
— Не огорчайтесь, мама, — утешал ее Франсуа. — Вот продам целую кучу веретен, и Обен сможет вернуться домой, а вы не будете больше ходить на поденщину.
Мать подходила к сыну, клала руку на его курчавую черную голову.
— Смотри не переутомляйся, Франсинэ! — говорила она ласково.
Однажды утром в дверь робко постучали.
— Войдите! — крикнула Катрин. Она кормила Клотильду, держа ее на коленях.
Молодая девушка, тоненькая и розовощекая, нерешительно переступила порог кухни.
— Простите, пожалуйста, — спросила она смущенно, — Франсуа Шаррон здесь живет?
— Это я, — ответил Франсуа.
— Ах, как я рада! — с облегчением воскликнула девушка. — Я, знаете ли, редко бываю в этом квартале. Бакалейная лавка моего отца на другом конце Ла Ноайли, и я боялась, что не найду вас…
Девушка заказала два веретена и ушла. Франсуа поглядел ей вслед и вдруг подкинул свой нож высоко в воздух и поймал его на лету.
— Ты что, спятил? — прикрикнула на него Катрин. — Без глаза хочешь остаться?
Но Франсуа только смеялся над ее страхами.
— Слыхала? — спросил он торжествующе. — «На другом конце Ла Ноайли».
Она пришла ко мне с другого конца города!
И в самом деле слава его быстро росла. Чаще всего к нему являлись с заказами молоденькие девушки. «Маленький Шаррон», как они его ласково называли, нравился юным горожанкам. Они находили, что у него смышленое лицо, тонкие красивые руки; девушки жалели больного мальчика, им хотелось утешить его.
Теперь Катрин, как в былые дни, часто сидела рядом с братом, который снова делился с ней своими планами на будущее. Но мальчик уже не мечтал больше о подземном туннеле или о путешествиях. Он расписывал сестренке фабрику веретен, которую непременно построит, как только выздоровеет.
— Фабрику? — переспрашивала Катрин.
— Ну да, такую же большую, как фарфоровая фабрика Ла Рейни. Я изобрету машины, которые будут вытачивать веретена всех цветов. Там будут даже золотые — для королев. Мы будем богатыми… мы все будем богатыми. И у нас будет большой замок рядом с фабрикой.
— А Обен будет жить вместе с нами?
— Ну конечно! И Мариэтта тоже, только пусть не берет с собой своего Робера. И Жюли с Орельеном тоже будут жить в нашем замке.
Эти мечты опьяняли обоих детей; они
— Ну что? — спрашивала вечером мать.
— Хозяин поговаривает о том, что оставит на зиму только одного работника.
— Не волнуйтесь, мама, все уладится, — уверял Марциал. — Я сам позабочусь об этом.
Накануне дня всех святых Марциал заявил:
— Говорил я вам, что все уладится! — Он казался веселым, улыбался, но глаза были грустные. — Я нанялся батраком на хутор Трёйль; сына арендатора призвали на военную службу, я заменю его. Завтра с утра двинусь туда…
Мать расцеловала Марциала в обе щеки. Отец низко опустил голову.
На следующий день рано утром Марциал пустился в путь. Стоя у окна, Катрин смотрела, как старший брат быстро шагает по дороге на своих длинных худых ногах, а за плечами у него подпрыгивает котомка. Однажды ночью чета трактирщиков с нижнего этажа скрылась в неизвестном направлении. Предприятие их потерпело крах: как и предвидел Орельен, рабочие фарфоровой фабрики много пили, но редко расплачивались.
Несколько дней спустя отец смущенно сказал:
— Мария Пиру (так звали владелицу их дома, жившую в хибарке на берегу пруда, где она стирала белье)… Мария Пиру предлагает нам поселиться в ее домике, а сама она с сыновьями переберется сюда, в это помещение…
— Нет! — крикнул Франсуа. — Я не хочу жить там…
— Дай сказать отцу, — остановила его мать. — Объясните нам, Жан, почему вы приняли ее предложение. Ведь ясно, — прибавила она устало, — что вы его уже приняли…
Отец смутился еще сильнее.
— Я согласился, потому… потому что условия… Плата за квартиру там вдвое дешевле…
— Этот дом-на-лугах настоящая развалюха, — вздохнула мать. — Но что верно, то верно, Жан: теперешняя квартира для нас дороговата.
— И это еще не все…
Отец теребил свои светлые усы, не отводя глаз от очага, где слабо светились догоравшие угольки.
— Мария Пиру будет жить здесь, она собирается держать на свой счет трактир Лоранов.
— Это ее дело, — сказала мать.
— Да, конечно, это ее дело, но она просила меня оставить ей Кати…
— Оставить ей Кати?!
Катрин, прикорнувшая в уголке, вздрогнула, услышав свое имя.
— Кати будет мыть посуду и сторожить трактир.
— Восьмилетняя девочка не сумеет подавать вино, получать деньги и отсчитывать сдачу.
— Да нет же! Мария Пиру будет по-прежнему стирать белье на пруду. Днем в трактире посетителей мало, а если кто-нибудь и зайдет, Кати сбегает за хозяйкой, та придет и обслужит клиента. За это Мария будет кормить Катрин и купит ей пару новых сабо… Не плачь, моя Кати, — продолжал отец, — у Марии Пиру ты будешь кушать лучше, чем у нас, вот увидишь. Она добрая женщина и подарит тебе красивые сабо.