Детство Регины (сборник)

Снегирев Влад

Он улыбнулся — редкая, почти неуловимая улыбка, которая меняла все его лицо. В этой улыбке было больше мудрости, чем в десятках ученых трактатов.

— «Истинный воин не тот, кто победил врага, — процитировал он древний восточный афоризм, — а тот, кто победил самого себя».

Регина чувствовала: это не просто урок. Это посвящение. Передача знания, которому невозможно научить словами — только прикосновением, взглядом, тишиной между фразами.

— Твой путь только начинается, — негромко сказал Маркус. — И помни: каждый

шаг — это урок. Каждая ошибка — это возможность. Каждое препятствие — это учитель.

Нефритовый амулет, казалось, начинал светиться изнутри — слабым, едва уловимым светом, который был виден только тем, кто умеет по-настоящему смотреть.

Ее детство заканчивалось, но ее магическое путешествие — только начиналось.

— Как мне знать, что я иду по верному пути? — наконец спросила она, ее голос был тих и бесстрастен.

Маркус слегка прищурился, глядя на нее.

— Важно не то, куда ведет дорога, а то, кем ты становишься на ней.

Молчание повисло между ними, но оно было мягким, как первая снежинка на ладони.

Маркус отступил на шаг, и туман, клубящийся вокруг его фигуры, стал густеть. Он смотрел на Регину, словно запоминая каждую черту ее лица.

— Мы еще встретимся, — сказал он, прежде чем раствориться в мерцающей дымке, оставив за собой лишь слабый запах лесных трав и кедровой смолы.

В доме царил уютный полумрак. Старая печь гудела тихонько, словно напевая колыбельную, а медный чайник позванивал, подтверждая ритуал чаепития, который был важнее любых парадных трапез. На столе, накрытом вышитой скатертью, теплился мягкий свет старинной керосиновой лампы. Домовой Жека, сидя на печке, задумчиво перебирал крошки от последнего пирога, словно угадывая в них тайные знаки грядущего. Волк, как всегда, устроился неподалеку, положив голову на лапы. Его глаза, блестящие, как янтарь, внимательно следили за каждой мелочью. Бабушка Марта разливала чай — движения ее рук были настолько отработаны, что казались магическим ритуалом.

— Ну что, внученька, — бабушка подмигнула, глаза ее блеснули озорством, — думаешь, я не знаю, куда ты собралась?

Регина улыбнулась. В этом доме ничего нельзя было утаить — казалось, сами стены впитывали каждый шепот, каждую тень прошлого.

— Ты уже всех своих учителей повидала, — продолжила Марта, отхлебывая душистый чай. — И Маркуса знаешь, и Волка старого, и домового нашего. Да и мне пора немного отдохнуть.

Волк хмыкнул — то ли в шутку, то ли соглашаясь.

— В жизни всегда наступает момент, — бабушка положила руку Регине на запястье, — когда нужно оставить дом и отправиться в мир. А ты, моя дорогая, готова. Слишком много в тебе силы для одной деревни, слишком много дорог для одной судьбы.

В ее голосе не звучало ни тени сомнения — это было утверждение, произнесенное с той непоколебимой уверенностью, которую дает лишь жизненный опыт.

— Готова ли я? — Регина посмотрела на Волка.

Тот качнул головой:

— Готовность — не в уверенности. Готовность — в принятии

неизбежного.

Жека фыркнул с печи:

— И мне на тебя нечем больше жаловаться. Научила тебя все-таки бабка мудрости да порядку. Ну, если что — я печку сам поправлю. Не переживай.

Бабушка рассмеялась — низко, каким-то древним смехом, что эхом отдавался в стенах дома.

— Наш род никогда не боялся перемен, — она достала из буфета старую фотографию. На ней были женщины разных поколений, все с одинаковым прищуром и озорством в глазах. — Мы всегда были путешественницами. И знахарками. И хранительницами.

Регина чувствовала: этот вечер — не просто прощание. Это передача эстафеты.

— Когда вернешься, — бабушка снова подмигнула, — привезешь нам не только городские истории, но и свою новую магию.

За окном медленно опускалась ночь. Дом вздыхал, скрипели половицы, мерцал огонь в печи. И в этой тишине было больше слов, чем мог выразить человеческий язык.

Ночь опустилась на дом мягким бархатным покровом. В тишине, прерываемой скрипом половиц и тиканьем старинных часов, Марта подозвала Регину к старому резному комоду — реликвии, что хранила семейные тайны много десятилетий.

— Иди сюда, внученька, — голос бабушки был тих, но в нем звенела та особая интонация, которая всегда означала что-то важное.

Верхний ящик открылся с легким скрипом — словно сам комод не хотел расставаться со своими сокровищами. Внутри, среди старых писем, сушеных трав и выцветших фотографий, лежала старинная шкатулка из красного дерева.

— Это тебе, — Марта протянула шкатулку. — Семейная реликвия, что передается от матери к дочери уже четыре поколения.

Регина открыла — внутри серебряное колье. Не просто украшение, а настоящий артефакт: тонкая цепочка, на которой висел кулон из горного хрусталя. Внутри камня, если присмотреться, танцевали едва заметные линии — то ли трещины, то ли магические письмена.

— В этом камне — память нашего рода, — бабушка коснулась пальцем кулона. — Он не будет тебе мешать, но всегда напомнит, откуда ты родом.

Волк, который до этого дремал у печи, поднял голову. В его глазах отсвечивала целая библиотека молчаливой мудрости.

— Когда вернешься, — Марта улыбнулась, — ты принесешь нам не только мудрость города, но и свою магию. Каждый наш род живет не только памятью предков, но и открытиями потомков.

Жека, домовой, фыркнул с печи:

— Только городскую пыль не забудь вытирать! Магия — она везде магия, даже в уборке.

Регина надела колье. Серебряная цепочка легла на шею так естественно, будто всегда там и была. Горный хрусталь чуть заметно засветился — еле уловимым внутренним сиянием.

— Ты готова, — сказала бабушка. Это было не вопросом. Это было утверждением.

За окном поднимался ветер. Старый вяз за крыльцом шевелил ветками — словно провожал ее в дорогу. И в этом движении было больше напутствия, чем в сотнях человеческих слов.