Детство Ромашки
Шрифт:
—Разрисовывать?— удивился я.
А как же ты пегих делать будешь? — воскликнул Лазурька. — Их разрисовывают. В одном блюдце сажу на яйце разведут, в другом — мел и помазком, где надо, мажут.
И ты умеешь? — спрашивал я, думая, что Лазурька похваляется.
У-у!..— рассмеялся он.— Я еще не то умею.— Он пододвинул к себе коробку, снял крышку, покопался в каких-то листочках, вынул один, встряхнул, дунул на него и протянул мне.— Гляди вот. Папанька мой нарисованный.
С пожелтевшего и чуть-чуть помятого листа на меня в упор строго смотрел большеглазый человек. Крупные и, казалось, влажные
—А в-вот глянь.— И Лазурька подсунул мне листок с изображением Евлашихи.
Во весь лист было нарисовано ее толстое лицо с двухъярусным подбородком. Скривив рот, она виновато улыбалась, а глаза были злые и цепкие, как крючки.
—Я ее из окошка срисовал,— смеялся Лазурька.— Она с магазинщиком Охромеевым разговаривала. Он номера хотел у нее купить, а она с него много запросила. Они рядились, а я — жик-жик и срисовал. Ловко? А?
Следующий лист из коробки я взял сам.
В белой пустоте на куче соломы сидел всклокоченный, в изодранной одежде босяк. Из лохмотьев, как растрескавшийся деревянный клин, торчало голое плечо. Беспомощно свисали с колен босяка длинные худые руки с кривыми, заостренными пальцами. Он широко и испуганно смотрел куда-то далеко-далеко. Что-то знакомое было в его лице.
—Кто это?
—А Власий. Дьячок Власий. Совсем пропащий пьяница. У меня даже в ушах зашумело от этих слов. Власий! У него
я учился читать по псалтырю и молитвеннику. Он отпевал мою маманьку, хоронил и оплакивал ее вместе со мной. Учился я трудно, без желания, но Власий никогда не обижал меня. Он всегда был выпивши, но добрый и ласковый. Никогда я не видел дьячка таким, каким нарисовал его Лазурька. Он помнился мне в старой, но всегда чистой и аккуратной рясе, скуфье. Почему же он такой оборванный?..
А Лазурька поталкивал меня локтем и, кивая на рисунок, говорил, заикаясь на каждом слове:
—П-п-пристал: срисуй и срисуй. «М-может, говорит, я один только и есть такой дьячок иа свете. Срисуй. У-умру, будешь меня людям показывать». Когда срисовал, он на колени стал и начал плакать и всех попов ругать... Хватит тебе на него глядеть! Тут вон еще сколько нарисовано.
Лист за листом выкладывал из коробки Лазурька свои рисунки. Тут были портреты купца Охромеева, капитана и матросов с парохода, что потонул под Сызранью, виды Волги, степных просторов за Балаковом...
Заменяя один рисунок другим, Лазурька всякий раз спрашивал:
Ловко? — А когда коробка опустела, тихо заметил: — В-вот и все теперь.
Как же ты рисуешь? — все еще сомневался я в верности Лазурькиных слов.
А я почем знаю! — пожал он плечами.— Энто лето на Волге человека увидал. Сидит на каМушке возле самой воды, а на коленях у него длинная тетрадка. Глянул я, а он в нее карандашом и воду, и небо, и пароход с дымом — все зарисовал. Я пришел домой, взял у папаньки карандаш и тоже начал срисовывать. Все не получалось и не получалось, а потом враз получилось. Папка говорит, я в маманю выродился. Она у нас ух какая! Когда мы в Затоне жили, она вон как печку разукрашивала! Все на ней было нарисовано: и цветы разные, и бабочки, и птички. А еще она у нас петь мастерица. Как зальется на всю Волгу! Папаня хотел меня в Саратов везти, в школу рисовальную определить, да тут случилось,
Ребятишки!..— раздался за окном осторожный голос бабани.
Я отдернул занавеску, открыл окно.
Пойдем, сынок, обед принесли.— Бабаня кинула взгляд на фигурки, расставленные по столу, засмеялась.— Батюшки, скотины-то у вас сколько! — Рассматривая пегую коровку, спросила Лазурьку: — Ты, чай, мастеришь?
Нет, маманька,— смущенно пробормотал он, опуская ресницы.
Хороши, прямо любота! — Потом дернула Лазурьку за рукав.— Сказывают, Евлашиха тебя бьет?
Он покраснел и потупился.
—Ты вот чего, парень,— глухо и строго заговорила бабаня.— Протянет она к тебе руку, а ты плюнь ей в зенки. Плюнь да скажи: «Нарожай, мол, своих ребятишек да и колоти их». И не стыдись, не бойся. Никудышный она человек. А от плохого человека, что от гнилушки, дыму много, а тепла не жди. Без матери-то кто ж тебя кормит?
Да никто,— тихо ответил Лазурька. Бабаня отошла от окна, кивнула мне:
Беги за мной, Роман.
Я догнал ее на крыльце, и мы вместе вошли в наш номер.
Посреди стола на широком расписном подносе стояли ку-бастенькая кастрюлька и металлический судок. На тарелке горкой возвышались ломти ржаного и пшеничного хлеба. Бабаня молча сдвинула его на поднос, схватила судок, опрокинула содержимое на тарелку. Сверху положила два ломтя хлеба, прикрыла салфеткой, подняла и пошла из комнаты.
—Меня не дожидайся, ешь. Я с Лазурькой побуду,— сказала она, скрываясь за дверью.
5
—Всё гонят и гонят...— вдалеке проговорила бабаня.
Я сел на постели и сразу ослеп от света, бившего в окна. Бабаня шла через комнату, зябко кутаясь в шаль.
—Отоспался, что ли? Не будила тебя. А все уже на ногах,— ворчливо говорила она, оправляя на столе скатерть.— У меня иочь-то опять разорвалась. Усну и проснусь. То сама проснусь, то разбудят.
Я слушаю бабаню и думаю над ее первыми словами: «Всё гонят и гонят...» Кому она их сказала? Зачем?
—Ты говорила — гонят. А кого?
—Да людей. На войну эту!..— обиженно воскликнула бабаня, и голос у нее будто надломился.— С музыкой стали гнать. Горе вон какое, а они в дудки играют! — Она плюнула и грузно опустилась у стола.
Сидела сгорбленная, низко опустив голову. Я уже оделся, натянул сапоги, когда бабаня будто вспомнила что-то:
—Ты вот чего, сынок, к Лазурьке сбегай. Мать его поутру приехала. Проводила отца и вернулась. Они, горюны, уж плакали-плакали. Ты беги, развесели парнишку.
На ходу завязывая поясок, я выбежал на крыльцо. На дворе было тихо и пустынно. Лазурька сидел на бревне возле каретника и чертил прутиком по пыли у своих ног. Он поднял на меня сумрачное лицо, пытался заговорить, но не смог.
Некоторое время сидел, обламывая прутик, а потом отшвырнул его и с обидой сказал:
—Полезем, что ли, на каретник.
Мы уселись в сене на то же место, что примяли вчера. Обтерев рукавом лицо, Лазурька длинно вздохнул, слазил за пазуху, достал узкий синий конверт, вынул из него листочек и протянул мне: