Детство в девяностых

Стилл Оливия

Иногда Даша, лёжа под пологом в сенях, могла по неясным, еле уловимым ритмам угадать, что это была за песня: «I like to move it move it» или «Gut gut super gut». В такие моменты её охватывала жгучая зависть к тем счастливцам, что танцевали сейчас под эти ритмы и цветомузыку в этом самом крутом заведении на свете. И тогда она не хотела уж больше оставаться маленькой, и страстно желала хоть чуть-чуть подрасти… ну, хотя бы лет до четырнадцати, как Лариска. Больше не надо, двадцать лет — это уж совсем взрослая тётя.

Вышеупомянутая Лариска тоже приезжала на лето к бабе Нюре со своими родителями: тётей Людой и дядей Лёней. Приезжал

и дядя Слава, Валеркин папа, и незамужняя тётя Валя, мамина сестра-близнец. В избу порой набивалось столько народу, что негде было спать. Детям стелили в сенях под пологом; а они и рады были убраться подальше от взрослых, чтобы можно было беспрепятственно болтать, драться подушками и шалить аж до первых петухов.

Под утро, когда деревню окутывал сырой молочно-белый туман, а пастух, щёлкая кнутом и матерясь, гнал коров на выпас, подростки возвращались с ночных гулянок с насквозь прокуренными в клубе волосами и одеждой. Лариска ныряла в полог к Даше, даже не смыв помаду и потёкшую дешёвую тушь с ресниц и, блестя воспалёнными от сигаретного дыма и бессонной ночи глазами, будила её и посвящала в подростковые свои тайны.

— Идём мы с девчонками из клуба: я, Ирка Ромашова, Лидка… И Володька за нами увязался. Пойдём, говорит, Лар, ко мне на сушилы… Я такая, ага, счаз! Ху-ху тебе не хо-хо? Ты бы видела, какое у него было… пиписное лицо!

Последняя фраза, получившаяся экспромтом, так нравится Лариске, что она не может удержаться, чтобы не произнести её снова.

— Пиписное лицо! — говорит она и хрюкает в подушку от смеха.

Даше становится даже немного жалко этого Володьку. Хороший ведь, добрый парень. Всегда помогает то на огороде, то вёдра с водой им притащит. А Лариска помыкает им, как хочет. То кота своего заставит на поводке выгуливать. То вот теперь «пиписным лицом» его называет. Впрочем, последнее обстоятельство роняет Володьку в глазах Даши ниже плинтуса. И простое и доброе лицо этого стриженного под «ёжик» деревенского парня, после этих слов в Дашином воображении, действительно, становится похожим на унылую мокрую пиписку.

— А давай над ним прикольнёмся: завернём гусиную какашку в фантик от конфеты, и угостим его! — предлагает она.

— Давай, только не гусиную, а овечью. Овечья больше на драже похожа. Так он не отличит…

Наболтавшись и нахихикавшись вдоволь, девочки засыпали в шестом часу утра. А в восемь уже стучала по сеням своим посохом сердитая баба Нюра.

— Вставайте, неслухи! Всё бы вам в лёжку лежать…

Поёживаясь от холода сеней, шлёпали босиком к умывальнику, бежали во двор по малой нужде. В огороде так свежо было, такое горячее солнце играло бликами на росе!

— Дашкя! — окликал её через забор сосед, старик Журавлёв, по кличке Февраль, — А помнишь, как я тебя учил: «А вот она, а вот она»?

— Не-а, — сказала Даша.

— Стишок забыла?

— Какой стишок?

— Ну, как же… Встал я рано, в пять часов, нет резинки от трусов…

— А дальше?

— А вот она, а вот она, на хуе намотана! — протяжно гаркнул Февраль.

Даша захихикала.

— А что ты ещё знаешь? — спросила она.

— А в магазине есть селёдка, хошь бери, хошь не бери…

— И по пизде пойдёт чесотка, а по жопе волдыри! — радостно подхватила Даша.

— Ты чему, дурак, малолетку учишь?! — напустилась на него вышедшая в огород тётка Людмила.

— Дык ведь это… Уму-разуму учу, — оправдывался Февраль.

— Я те дам

«уму-разуму»! С утра уж набрался?

И, сурово Даше:

— А ты марш давай в избу, нечего тут…

Глава 6

За завтраком, как обычно, ели овсяную кашу и творог, пили какао. Даша и Лариска сидели за столом в числе последних. Обе они терпеть не могли осклизлую, противную кашу и кислый творог, но больше есть было нечего. Тогда Лариска придумала способ: затолкать в рот кашу вперемежку с творогом и, не проглатывая, запить всё это какао. В результате получалась такая бурда, что её вообще невозможно было проглотить.

— Пыпывай, — гугнила Лариска, суя палец в какао Даше.

— Пыпысное лицо, — отвечала Даша с кашей во рту.

Лариска прыснула от смеха, и всё её «изобретение» размазалось по столу.

— Эт-то что ещё такое?! — заругался на неё дед Игнат. — А ну, бери тряпку и вытирай!

Лариска недовольно пожала плечиками, однако встала и вытерла со стола.

— Девка на выданье, — гудел дед, ложась на диван, — А всё баловством занимаешься. Мать тебя разбаловала, а выдрать бы тебя раз, и будешь знать! Взять бы хворостину хорошую, юбку задрать, да как ни на есть…

Лариска обиженно зашмыгала носом, но не успела она ничего возразить, как в кухню вихрем влетела тётя Валя:

— Доедайте скорее, сейчас идём купаться на озеро!

Каша и творог тут же были съедены со сверхзвуковой скоростью. Купание на озере — что может быть круче? Вот правда что, озеро это находилось далековато. Чтобы попасть туда, надо было идти часа два полем по жаре; затем столько же лесом по песчаной дороге. Даша и Лариса завидовали детям из Гаврино — небольшой деревушки, что стояла прямо на берегу того озера. Вышел из дома — и купайся сколько хочешь, хоть вовсе из воды не вылезай. А тут, пока туда дойдёшь, все мозги расплавятся. Да пока обратно — язык на плече. Да ещё, пока идти будешь, грузовик какой-нибудь проедет мимо, окатит облаком пыли из-под колёс с головы до ног — считай, будто и не купались.

Тем не менее, озеро стоило того. Большое, чистое, прозрачное, окружённое соснами и россыпью агатовых ягод на черничниках, оно стоило даже десяти часов ходьбы. Тем более, что ближайшая к деревне речка, мелкая и грязная, истоптанная копытами скота, что водил пастух на водопой, не шла с этим озером ни в какое сравнение.

Лариска любила петь по дороге на озеро. У неё был прекрасный слух и вокальные данные. А сколько разных песен она знала — и нашей, и зарубежной эстрады. Даша зачарованно слушала её и думала, что никогда не сможет петь, как Лариса, но не испытывала при этом ни зависти, ни унижения — в эти минуты она наслаждалась песней и искренне восхищалась своей двоюродной сестрой.

— Смотри,

Какое небо,

Небо

Меняет цве-ет…

Даша невольно задрала голову, глядя на ярко-голубое небо, подёрнутое лёгкой дымкой перистых облаков. Казалось, оно тоже зачарованно слушало Лариску. И всё, что было под куполом этого неба — и эта пыльная дорога, и золотистое ржаное поле, сбрызнутое кое-где синими искорками васильков, и далёкие тёмно-зелёные островки леса, и даже замершие в неподвижном жарком воздухе стрекозы над осокой и камышами — казалось, так и замерли, растворяясь в этом ослепительно-солнечном, безмятежном летнем деньке, и в этом девическом голосе, серебристым эхом звенящим над полями: