Детство
Шрифт:
Тетя Рохат проворно и ловко ткет шилом тесьму, в этом деле она большая мастерица. Как всегда, она начинает с жалоб на мужа. Муж — ее забава и горе. Орудуя шилом, она рассказывает и то плачет, то смеется.
— Потерпи, — увещевает ее мать, продолжая вышивку на тесьме. — Подрастут у вас дети и тогда, возможно, и вам улыбнется счастье, и вы увидите свет. Будет на то божья воля, счастье в одно мгновение ока может явиться. Вот и вы избавитесь от бедности, от горя-печали… Вег дело в счастливой доле!
— Э, оставьте!
Так в задушевном разговоре две соседки, две подруги, проводят время — одна ткет тесьму, другая украшает тесьму вышивкой. То о — прошлом вспомнят они, то заговорят о том, что случилось у родни-соседей, у жителей квартала. Беседа их течет, не прерываясь.
С улицы входит сестренка Каромат. Она уже вытянулась, считается взрослой девушкой.
Тут же вслед входит и еще одна соседка — старуха. Словоохотливая такая старуха, много знающая и поговорить мастерица.
— Шаходат-ой, истомилась я одна, забежала вот к вам на минутку. Дни-то все жарче становятся.
Старуха улыбается:
— О чем речь у вас? Вы так дружно сидите! Каром-ой, почитай чуточку из Машраба, удачи тебе в жизни, пусть бог пошлет тебе хорошего жениха!
Каромат краснеет, отворачивается.
— А ну вас! Я хочу заняться шитьем, — говорит она, доставая из ниши сумку с рукодельем.
Старуха продолжает приставать, упрашивать все настойчивее. К ней присоединяется тетя Рохат:
— Бе, чего ломаешься, грамотейка? Я читать не умею, а то стала бы приставать к тебе?
— И верно, почитай, Каром, — говорит мать и тихонько смеется. — У него непристойностей много, так ты их пропускай. Читай с выбором места мудрые, с глубоким смыслом.
Сестренка моя Каромат, стройная симпатичная девушка лет тринадцати, очень миловидная. Газели она читала очень выразительно. Она нехотя встает, берет из ниши книгу, усаживается на прежнее место и с неожиданным увлечением начинает читать:
Ради тебя Машраб отказался от мира, И на чужбине скиталась его одинокая лира.. Эй, кравчий, подай мне тяжелую чашу вина — Пить одиночество буду до самого дна.— Хай-хай-хай, удачи тебе в жизни, девушка-грамотейка! Растаяла я совсем. Газели Машраба так трогают душу… Удивительный был человек Машраб, истинный подвижник! — прослезившись, говорит старуха.
Читая прозаические вставки, Каромат порой, замявшись, чуть приметно улыбается, опустив непристойное выражение, читает дальше.
— Что это такое? Читай подряд, чертенок, мы тоже хотим послушать, — говорит тетя Рохат.
Сестрёнка краснеет.
— Нет, не стану я читать Машраба. Лучше Физули.
— Газели Машраба
Сестренка читает:
Я тоскую по тебе, а ты — не замечаешь горя, Я так страдаю по тебе, а ты — холодная, как море. Готов по слову твоему пожертвовать собою. О, свет очей моих, о, жизнь, изранен я любовью.— Ох-ох-ох! За такого поэта в жертву себя отдать не жалко! — говорит тетя Рохат, вытирая слезы.
— У Физули, говорят, сердце испепелилось от любви. Его любовные газели трогают душу, с ума сводят человека! — говорит старуха, приподнимая веки.
— Физули будто бы сильно был влюблен в дочь своей учительницы, но не смог соединиться с ней, и вся его жизнь прошла в тоске разлуки. От этого то в его газелях столько огня, печали и муки… Я так слышала, — говорит мать.
Я сижу на краю террасы, строгаю ножиком таловый прут и молча слушаю сестру. Любил я Физули.
— Мусабай! — неожиданно окликнула меня мать. — Сбегай на Шейхантаур. У меня шелк кончился.
— Хорошо, давайте деньги, — говорю я, вставая.
Мать дала мне образцы шелковых ниток, завязала в платочек рубль. Предупредила:
— Держи крепко, не потеряй, смотри. Слышишь?
На улице верхом на тонкой хворостинке скакал Агзам.
— Брось, тоже нашел игру! — говорю я. — Идем со мной на Шейхантаур.
— Да это я от скуки забавляюсь, — говорит Агзам, отбрасывая хворостинку. — Идем!
Улицей Ак-мечеть мы быстро шагаем на Шейхантаур. По пути задерживаемся ненадолго то у одной, то у другой кучки ребят, засмотревшись на игры, и бежим дальше.
Когда добежали до Шейхантаура, Агзам остановился у арыка и опустился на корточки на берегу.
— Посидим немного.
Подолами рубах мы вытираем пот с лица, жадно пьем, черпая воду пригоршнями. Вокруг медресе много вековых чинар, карагачей. В их прохладной тени кучки парней ведут оживленную дискуссию, спорят о чем-то. Кругом немало наркоманов — курильщиков анаши, опия.
— Тихо! — вдруг говорит Агзам, притаившись за деревом. — Сейчас мы проделаем одну штуку.
— Какую штуку?
— Попробуем незаметно бросить ком земли в наркоманов. Ох и интересно! Вот посмотришь.
Притаившись за деревом, мы бросаем комки в группу наркоманов. Те вздрагивают, оглядываются, вытягивая тонкие, с волосок, шеи. А какой-то бледный до желтизны, чахоточного вида человек поднимается, пошатываясь, кричит: