Дева и плут
Шрифт:
— Погоды стоят чудесные, Уильям. Наверное, наши маленькие праведные друзья уже донесли твое послание до Эксетера.
Уильям прикрыл глаза.
— Кстати, а что там написано?
— Ничего интересного.
— Занятно. Наемник сказал то же самое.
— Он не наемник.
Опять он его защищает с таким рвением, что можно подумать, будто они кровные родственники. Но это он, Ричард, его брат по отцу, а не тот безродный и бездомный плут.
— Он воевал за деньги и даже в паломничество пошел не бесплатно. Как иначе прикажешь его называть? — фыркнул он. — Может, Спасителем?
—
В этих словах был слышен отголосок отцовских упреков. Ну почему ты настолько не похож на своего брата?
— И от кого, по-твоему, он спасет тебя? Уж не от меня ли?
— Для этого, увы, слишком поздно.
Стиснув зубы, Ричард надолго замолк. Выходит, Уильям знает. Впрочем, какая разница?
Глаза Уильяма лихорадочно заблестели.
— Хочешь узнать, о чем говорится в послании? Хорошо, я скажу тебе. — Он сделал попытку приподняться на локтях, и Ричард невольно отшатнулся назад, испугавшись, что брат обретет силу безумца. — В этом послании я сообщаю служителю усыпальницы, что смерть моя будет на твоей совести, и прошу, чтобы тебя повесили, дабы Господь отправил твою душу прямиком в ад.
Конечности Ричарда онемели, и он привалился к стене. Как он не догадался сразу? Надо было догнать их и остановить в первый же день. Если послание благополучно доберется до святилища, все его планы рассыплются в прах.
— Ты написал обо мне?
— О тебе и о твоем итальянце. Ты думал, я ничего не замечу? Я и не замечал — пока не стало слишком поздно.
— Гаррен об этом знает?
— Знает Господь. Тебе этого мало?
— Ясно. — Оттолкнувшись от стены, Ричард заговорил сам с собой. Чтобы восстановить картину полностью, Уильям был ему не нужен. — Гаррен ничего не знает. В противном случае он бы меня убил. Но, если учесть, что местное дурачье почитает его святым, то стоит ему заикнуться, как они вздернут меня на виселице. — Рассуждая, он мерял шагами комнату. — Но ведь ты даже ложку удержать не можешь. Значит, не мог написать послание сам. Ты позвал писца. Кого же?
Уильям издал тихий смешок.
Ричард схватил его за плечи и затряс. Голова брата, как мешок с зерном на спине мельника, заметалась по подушке.
— Говори! Кто записал послание?
Глаза Уильяма закатились. Ощутив слабый укол раскаяния, Ричард отпустил его и отошел от зловонной постели.
Внезапно его осенила догадка.
— Ну конечно. Та девчонка. Доминика. — Он насмешливо взглянул на безжизненный мешок с костями, который когда-то был его сводным братом. — Поздравляю, братец. Ты подписал смертный приговор не только себе, но и этой парочке.
Он выбежал в коридор, слыша за спиной омерзительные звуки рвоты. Вот живучий ублюдок. Впрочем, теперь это не самая большая проблема. Надо скорее собрать вещи. Дать указания Никколо…
— Никколо! — взревел он дрожащим, как руки Уильяма, голосом.
Итальянец возник в проеме двери, словно давно стоял наготове и ждал приказаний.
— Сэр?
Его бесшумная поступь, черные, непроницаемые глаза нервировали Ричарда. Он напомнил себе избавиться от него, когда все будет кончено.
— Коня мне. Самого быстрого. Чтобы он был готов не позднее полудня.
Такие приказы следовало отдавать прислуге рангом пониже, но Никколо только поклонился и без возражений направился к ведущей вниз лестнице.
Паломники ушли три дня назад, но верхом он успеет нагнать их до того, как они дойдут до святилища. Если взять несколько воинов… Нет. Нельзя просто напасть на них и перерезать. Лучше облачиться паломником и обставить дело в одиночку, без свидетелей. Как с ними разделаться, он придумает по пути. Можно воспользоваться одним из ядов Никколо, например.
— Ломбар! — рявкнул он. Итальянец замер на полпути. — Принеси мне немного белладонны. И раздобудь где-нибудь серый балахон с крестом.
— Как у пилигримов, сэр? — Мясистые губы Никколо изогнулись в усмешке.
Вопрос вызвал у Ричарда приступ почти истерического хохота.
— Да, болван ты безмозглый! — Он запустил в итальянца апельсином, но промахнулся, и оранжевый мячик весело запрыгал по лестнице. — Я иду в паломничество.
Идеальный план. В дороге часто случаются разного рода напасти. Наемник и девчонка умрут и отправятся прямиком на небеса вместе со всеми своими тайнами и посланиями.
Девчонку, конечно, жаль. Но ничего не поделаешь.
***
Поднявшись из-за стола, мать Юлиана молча взирала на лорда Ричарда, который, нацепив зачем-то серый балахон пилигрима, стоял перед ней на коленях. Его визит был неожиданностью. Он никогда не посещал монастырь и не интересовался их нуждами, за исключением того раза, когда они заключали сделку с Дьяволом. Может быть, он пришел за новостями? Но ждать новостей еще рано. Или он не верит, что она сделала все, о чем он просил? Ее ужалила совесть, и она поймала себя на мысли, что почти скучает по Доминике.
— Матушка, благословите, ибо я иду к усыпальнице Блаженной Ларины.
— Что заставило вас принять такое решение, сэр Ричард?
— Я обнаружил одно прискорбное обстоятельство. — Его тяжелые веки дрогнули. — Похоже, мой брат внушил себе — вне всякого сомнения, в предсмертном бреду, — что я пытаюсь отравить его ядом.
Яд. Ее желудок свело судорогой.
— Но что навело его на эту мысль?
— Что бы ни навело, но в эту минуту Гаррен несет служителю святилища письмо, где рукой моего брата — или, если быть точным, рукой Доминики под его диктовку — изложено это нелепое обвинение.
Мать Юлиана совершенно точно знала, что граф Редингтон не подвержен бреду. Значит, она не только обрекла на погибель бессмертную душу Доминики. Она приговорила к смерти ее саму.
— Разумеется, это всего лишь бредни умирающего, — продолжал он, — но любое недопонимание лучше уничтожить в зародыше, вы согласны?
Она перекрестилась похолодевшими пальцами, чтобы отвадить исходящее от него зло. Боже, прости меня. Прости за то, что я самонадеянно полагала, что с Дьяволом можно лечь лишь единожды.