Дева и плут
Шрифт:
С трудом удержав руки на месте, он призвал себя не спешить.
— На яблочко? — Он наморщил лоб и притворился, что всерьез размышляет над ее вопросом. — Нет. Скорее, на сливу.
Она засияла пуще прежнего и рассмеялась. Ее смех потонул в шуме аплодисментов, которыми зрители наградили кланяющихся актеров. А он все смотрел на ее нежные, немного несимметричные губы, так долго и неотрывно, что почти ощутил их вкус.
Позволив ладони зависнуть над ее талией, Гаррен повел Доминику сквозь праздничную толчею улиц. У лотка булочника он купил два пирожка
Доминика ела пирожок осторожно, откусывая по чуть-чуть.
— Вам не нравится?
— Уж очень вкус непривычный. В монастыре мы редко едим мясо.
Гусак пронзительно заверещал. Не обращая внимания на попытки Гаррена отогнать его, он дернул Доминику за подол балахона. Поперхнувшись от испуга, она взвизгнула и выронила пирожок. Птица молниеносно ринулась к добыче, взметнув ворох белоснежных перьев, и, оставив на земле только крошки, триумфально заковыляла прочь.
Доминика нагнулась и подобрала одно перышко.
— Так похоже на перья Блаженной Ларины, правда?
Он кивнул, надеясь, что она никогда не узнает об истинном происхождении перьев из реликвария, обременявшего его шею и его совесть.
— Удивительно, как мала разница между обычными перьями и перьями из крыла святой.
— Столь же невелика порою и грань между грехом и праведной жизнью, и поэтому грешники достойны нашего сострадания.
«Грешники вроде меня», — подумал он, зная, что за свой будущий грех не дождется прощения.
К вечеру они добрели до Эксетерского кафедрального собора. Высокое, позолоченное солнечным светом строение было полностью забрано лесами. На время праздника работы были приостановлены, и вдоль стен горками лежали инструменты каменщиков. Над арочным входом выстроились в ряд изваяния святых, одни завершенные, другие едва намеченные в камне. Выше зияла огромная круглая брешь, приготовленная для будущих витражей.
Напротив собора началось очередное представление. Увидев наряженного Богом актера, Доминика изумленно распахнула глаза. На голове его болтался грязновато-белый парик, а лицо было закрыто позолоченной маской. Актер шатко покачивался на высоких ходулях, скрытых за подолом длинного белого одеяния, а у его ног корчился грешник, за душу которого с энтузиазмом сражался рогатый Сатана.
Она потянула Гаррена за рукав.
— Этого нет в Библии.
— Разумеется, есть. — Зачем он спорит? Он, который отринул Церковь, потому что Бог, которому они поклонялись, стал казаться менее правдоподобным, чем этот актер на ходулях.
Бог взялся за весло и начал дубасить Сатану по пышному заду. Толпа взвыла от смеха.
— Два пенса на сатану! — крикнул какой-то пьяный лучник.
— Нет, — продолжала упорствовать Доминика. — Такого сюжета там нет.
Гаррен быстро огляделся по сторонам, надеясь, что никто не услышал, как она богохульничает.
— Что значит — нет? Вы-то откуда знаете?
Она смерила его долгим, осторожным взглядом, потом привстала
— Я прочла ее.
Три коротких слова на секунду заглушили гомон толпы. Ошеломленный, Гаррен онемел. Он знал, что она умеет читать и писать. Об этом свидетельствовало чернильное пятнышко на ее пальце. Но Библия была написана на латыни. Читать и толковать ее могли только церковники. Да, она выросла в монастыре, но зачем монахиням понадобилось учить нищую сироту латыни?
— Вы читаете на латыни?
— Да. — Она кивнула и, вся преобразившись, расправила плечи. — И пишу тоже.
Можно было представить, чего ей стоило сделать это признание.
Придерживая Доминику за спину, Гаррен завел ее в прохладную тишину недостроенного собора, где никто, кроме Господа, не мог услышать ее кощунственные слова. Западному нефу предстояло вырасти вдвое выше центрального. В отсутствие свода лес огромных колонн подпирал далекое небо, где за облаками прятался Господь, который, казалось, готовился сразить Гаррена за то, что он выдавал себя за святого.
Гулкое эхо ее шагов затихло. Доминика запрокинула голову, глядя ввысь, и коса свободно повисла у нее за спиной.
— В этом храме Господнем может, наверное, целиком поместиться наш монастырь вместе с замком со всеми его деревнями.
По мнению самого Гаррена собор прославлял не бессмертного Господа, а усопшего епископа, надгробие которого возвышалось справа от алтаря. Какими же дураками были те, кто пожертвовал последнее на строительство этой громоздкой усыпальницы. Такую же глупость совершил в свое время и он сам.
Сквозь огромное отверстие в стене в храм проникли лучи заходящего солнца. Доминику окружило мягкое золотистое сияние, превращая ее в земного ангела, и, глядя на нее, Гаррен возжелал уверовать снова.
Он бережно взял ее за руку, подвел к резной деревянной панели, которая отделяла хоры от храма, и усадил на ступеньку. Потом пристроился рядом, потирая большим пальцем маленькую мозоль на ее среднем пальце.
— А теперь, Ника, расскажите мне все, — произнес он, не вполне уверенный, что готов выслушать ее до конца.
На ее челе залегла тревожная морщинка.
— Это новое испытание?
«Да», — подумал он. — «И мне нельзя его провалить».
— Мне нужна правда, а не правильные ответы.
— Хорошо. Я вам верю. — Бровь, похожая на сломанное крыло, приготовилась взлететь. — Вы, наверное, знаете, что Редингтоны поддерживают работу монастыря.
— Конечно. — Псалтырь своего отца, созданный усилиями монахинь, Уильям пронес через всю Францию.
— Сестра Мария заведует нашим хором и скрипторием. Она всегда была очень добра ко мне. Когда я была маленькая, она сажала меня к себе на колени, пока занималась копированием, а по вечерам на обрывках старого пергамента учила меня писать. — Доминика хихикнула. Смешок отскочил от каменного пола, и она, оглянувшись через плечо, понизила голос. — Наверное, она решила, что певуньи из меня не получится.