Дева и плут
Шрифт:
— Вам не провести меня, коверкая логику. Fides quaerens intellectum. — Ее голос дрогнул.
— Опять латынь?
— Похоже, вы невнимательно изучали труды Блаженного Августина, когда были в монастыре. Это означает «Будем же верить, если не можем уразуметь».
— Мне с лихвой хватает одной фразы на латыни. Carpe diem.
— Живи настоящим?
— Настоящее — это единственное, чего не может отнять Господь. — Его пальцы скользнули по ее щеке. — Живите настоящим, Ника. Завтра может не наступить.
Она
Глава 9.
Для Гаррена никакого «завтра» не существовало. Когда Господь отнял его близких, он будто завис между горестным прошлым и пустым будущим. Завис в бесконечном «сегодня».
Он подставил лицо солнцу.
Девушка начала его избегать. Он не собирался пугать ее и жалел, что так вышло. Он всего лишь хотел, чтобы она прозрела и увидела, чем на самом деле является мир. Но она, хоть и почитала его как посланца небес, воспротивилась и зацепилась за слова Блаженного Августина, этого раскаявшегося сластолюбца. Гаррен не был книжником, но историю Августина знал хорошо. Каким только искушениям не поддавался этот старик, прежде чем стать богобоязненным праведником.
Сегодня она тоже испытала искушение. Он услышал, как у нее перехватило дух, когда он ее коснулся. Почувствовал, как на нежном запястье забилась жилка, обгоняя его пульс. О, да, он ввел ее во искушение, и оно испугало ее. В стене ее невинности появилась первая трещинка.
Но и в стене ее доверия тоже. А он зачем-то дорожил ее доверием — не как посланец Божий, но как человек. Лучше не давить на нее, решил Гаррен и оглянулся, высматривая девушку среди пилигримов.
Она покорно шагала рядом с Рукко, который вез на себе сестру Марию. Следом шли, переругиваясь, братья Миллеры. Гаррен вздохнул. Согласившись возглавить их, он думал, что заботиться придется только о безопасных местах для ночевки. Для солдат этого было достаточно, но не для пилигримов, которые, несмотря на суровые церковные предписания касательно отказа от мирских благ во время паломничества, успели за три дня истосковаться по теплым постелям и нормальной еде. Скоро Эксетер. Возможно, там у них получится отдохнуть. Братья прекратят ссориться, монахиня восстановит силы, а похотливые супруги наконец-то смогут уединиться.
Но если в местном монастыре для паломников не окажется места, придется устраивать и кормить их на постоялом дворе, что значительно облегчит его кошелек. И расходов ему, разумеется, никто не возместит. Деньги у него были, но не сказать, чтобы очень много.
Неважно. Каким бы обременительным не вышло это паломничество, оно лишь отчасти возместит то, что сделал для него Уильям. Все потраченное как-нибудь да вернется. Хотя бы с помощью Доминики.
Мысль о ней опалила его чресла. Глупая, отважная девочка. Когда он увидел, как она стоит между серпом и полуголыми любовниками, то овладеть ею захотелось едва ли не сильнее, чем спасти. Он изначально знал, что его миссия будет приятной. Как и о том, что после будет тяжело.
Стоп. Он напомнил себе не торопить события. Впереди достаточно времени. Пусть она подойдет к нему первой. А она подойдет. Надо только запастись терпением.
Когда они добрались до Эксетера, солнце висело еще высоко. Сегодня был праздник Тела и Крови Христовых, и повсюду на пыльных
Царившее вокруг радостное волнение заразило паломников и придало им сил. Им не терпелось разбрестись по городу, но прежде Гаррен строго наказал им до вечерни вернуться к городскому кафедральному собору.
Джекин и Джиллиан исчезли первыми. За ними ушли братья Миллеры — искать вывеску с изображением винной бочки. Ральф, погруженный в свои думы, растворился в переулке. Вдова и Лекарь отправились смотреть уличные представления. Саймон попросил разрешения прокатиться верхом, и Гаррен не стал возражать. Рукко не помешает хорошая разминка.
Остались сестра Мария и Доминика.
«Жди, пока она подойдет первая», — напомнил он себе и с напускным интересом принялся разглядывать импровизированную сцену, задрапированную тканью с изображением большого кита. Вокруг в ожидании нового представления собралась толпа.
Сестра и Доминика, то и дело посматривая на него, о чем-то посовещались. Когда девушка пробралась к нему, Гаррен сделал удивленное лицо и улыбнулся.
— Сестра сказала, что мне можно остаться с вами и посмотреть представление, пока она договаривается в монастыре о ночлеге. Если вы, конечно, не против. И не заняты ничем другим.
— Не против. Наоборот, мне будет очень приятно. — Его накрыла волна облегчения. Он сам не ожидал, насколько острым оно окажется.
Сестра Мария, завидев, что он кивнул, поманила за собой пса и после некоторого колебания тяжелой поступью направилась в сторону монастыря Святого Николая.
А они остались смотреть, как огромный кит, внутри которого прятались трое актеров, заглатывает беспомощного Иону. Доминика хохотала вместе со всеми, взирая на действо округлившимися глазами и внимая каждому жесту и каждому слову с поистине детским восторгом.
— Вы раньше никогда не видели мистерию? — спросил Гаррен в попытке хоть ненадолго отвлечь ее и обратить внимание на себя.
На ее щеках образовались ямочки.
— В монастыре мы отмечаем праздники немного иначе.
Он представил поющих гимны монахинь — нетронутых, надежно спрятанных за стенами монастыря, и его плечи невольно вздрогнули, словно стряхивая приставшую мирскую грязь, которой предстояло запятнать ее чистую, целомудренную душу.
— Как вы попали в монастырь? — спросил он. Ее версия, несомненно, будет отличаться от версии настоятельницы.
— Господь оставил меня у порога.
— Прямо-таки сам? — усомнился Гаррен. Он знал, что она засыпает и просыпается с именем Всевышнего на устах, но ее наивная уверенность в том, что Бог лично занимался устройством ее судьбы, поразила его.
Синие глаза лучились счастьем, и это резало его без ножа.
— Господь может все. Он оставил меня у дверей как подношение. Как корзинку с яблоками. — Она надула щеки. — Разве я не похожа на яблочко?
Наверное, он заметно оторопел, потому что при взгляде на его лицо Доминика зашлась смехом, таким заразительным, счастливым и беспечным, что ему захотелось прижать ее к себе и долго-долго не отпускать, и кружить в объятьях, и целовать ее смешной нос — но вовсе не по сговору с настоятельницей, а из-за нее самой.