Дева-Смерть
Шрифт:
— Пощадите!
Какой вообще был смысл кричать о девственности — если тут насилуют каждую ночь? Невинных девиц просто уже не осталось. Не то что в королевском дворце — во всём мрачном, запуганном городе.
Элен жалко обвисла в чужих тисках, и ее понесли. В шесть железных рук. Седьмая и восьмая заботливо поддерживают голову. С белоснежными лентами и тщательной прической.
Горько-соленый вкус вечных слез.
Нет. Не вечных. Они прекратятся вместе с жизнью.
Болтаются золоченые сандалии. Разгоняют воздух. Удушающий аромат роз.
А дышать им Элен скоро не придется.
В Вальданэ было так много ярких и скромных цветов. Любых. Даже зимой — в оранжерее. Неужели когда-то они так нравились Элените? Так хотелось, чтобы их дарил Виктор — охапками!
Подзвездный мир будет жить и радоваться дальше. Год за годом, век за веком. А вот от Элен Контэ не останется и памяти.
Почему она не ушла в монастырь? Кармэн выбрала бы хороший. Сейчас Эленита молилась бы где-нибудь…
Жила бы.
Этот жуткий зал она уже видела прежде. Как и аспидный алтарь. И не только в ночных кошмарах.
Только не смотреть на засохшую кровь! Ее вымыли не всю — осталась в потаенных уголках ржавых желобов. Запеклась.
За что Элен такое острое зрение?
Крик застыл в заледеневшей груди. Всё равно бесполезно.
Эленита в жизни лишалась чувств раз пять. Но сейчас не получилось. Слишком жутко. Будто обморок остался за гранью жизни — вместе с охрипшим голосом.
В другие двери — в соседней стене — волокут еще кого-то. Дикий рывок, девичий крик, площадная ругань. Отчаянная пленница почти вырвалась. Только «почти» — это слишком мало. Везде. А уж в Мэндской Бездне…
Впрочем, Элен не суметь и так. Она — слабее. И трусливее. И боится — до сих пор! — что ее еще и изобьют.
Будто важно, что случится перед смертью? Из этого смертного зала Элените уже не выбраться.
Всё заглушил довольный смех с королевского помоста. Тоже до жути знакомый.
Кровавый зверь и впрямь собрался пировать под их смерть?
Да.
Если милосердный Творец существует — если он и впрямь есть — почему допускает такое? Почему всё еще не вмешался?!
— И кто же из них — бедная дворянка, а кто — королевская племянница? Кармэн, у воспитанницы вашего развратного Веселого Двора — безупречные манеры. А вот мой зануда-братец воспитал то ли дикую банджарон, то ли бродяжку с городского дна. Жаль, у нас его уже съели. Всех. Включая главаря. Дети Ночи предпочитают быть дном сами. Вы случайно не обменялись дочерьми, а, любящие родители?
Творец, если ты есть, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста! Обрати же свой светлый лик сюда!..
Их обеих привязывают… нет, пока не к кровавым алтарям. К двум гладким черным столбам.
— Итак, как все мы знаем, раз в месяц (иногда по настроению — чаще) бывает Особая Ночь. Что это такое — я думаю, нет смысла объяснять будущим покойникам. Тем более, мой брат отлично осведомлен и так. Однажды в самый первый раз я провел прекрасный обряд… увы, воспроизвести уже не выйдет. И не потому, что я — недостаточно компетентен, поверьте, очаровательная Кармэн. Впрочем, для обрядов поскромнее королевской крови мне пока хватает. Одна из избранных — моя родная племянница. Вторая — сама никто и ничто, но носит в себе королевскую кровь аж двух родов. В своем пока еще плоском
Древние силы… Только они и остались — жадные, бесчеловечные силы, жаждущие чужой крови и жизней! А милосердного Творца придумали выросшие дети, когда устали просыпаться от жутких кошмаров.
— Она не умрет ради меня. — Элен шепчет вслух? И что? Какая уже разница? — Я ведь даже не ее дочь. И не его невеста. Никто и ничто.
Виктор тогда на Элениту даже не обернулся. Оставил умирать. И после этого даже о ней не вспомнил. В отличие от Элгэ. Это ее он оплакивал месяцами. Потому что только она была для него кем-то.
А для якобы милосердного Творца они все — никто. Он ведь сам — красивая легенда. Только не основанная на реальности.
— Спроси еще, кто я? — горько усмехается только что яростно дравшаяся напарница. Сквозь отчаянный ужас в черных глазах.
Главное, что не могучий богатырь-спаситель. Не герой из легенды.
Девушке так же страшно, но она крепче духом. Только у самой Элен так не выйдет.
Кармэн и отец смелой девчонки смотрят лишь друг на друга. А потом он что-то произнес — совсем тихо. Только ей. Случайной спутнице.
И она шагает вперед — прекрасная, гордая, несгибаемая, блистательная. Обнимает его и крепко целует в губы. Кармэн умеет.
Элен всегда так восхищалась ею. Без зависти. И без шанса быть похожей.
Даже странно — красотке Элгэ завидовала до жути, а более яркой Кармэн — никогда. Просто любила. Мечтала стать такой же. И знала, что превратиться в яркую звезду на небесах — и то проще.
Эти двое утешают друг друга? Помогают пережить будущее горе? Смириться с ним?
Напарница по столбу выругалась сквозь зубы. А горький водопад застил глаза расплывчатым туманом. Всё кончено.
Кармэн — кто-то, вот и выживет. А Эленита — не больше, чем жалкий мотылек. Такими жертвуют и забывают. Случайный эпизод не войдет в легенду.
Сейчас этот королевский брат просто не выпустит Кармэн из объятий. Чтобы она не видела самого страшного. Смерти Элен.
А потом стража взяла в кольцо Кармэн и графа. Вцепилась намертво. И потащила к черному алтарю. К засохшим желобам.
Чтобы не вмешались?
— Руки! — прошипела Кармэн. — Прочь, шакалье. Мы способны дойти сами, шавки.
Узники оттолкнули крепкую стражу вместе. Идут сами. Рука в руке. Шествуют. Глядя друг на друга.
— Папа! — вдруг совсем иначе, пронзительно закричала приговоренная… спасенная принцесса.
Они обернулись разом. К ним двоим. И губы шевельнулись у обоих.
Что это было? «Прощай»? «Живи»?
Почему Элен вдруг отказал всегда столь острый слух?
В горьком водопаде совсем растворился вкус соли. Осталась лишь едкая горечь. Захлестнула душу. Навсегда.