Девочка из детства. Хао Мэй-Мэй
Шрифт:
А у меня душа заныла, до того захотелось поговорить с ними: вспомнилось детство. В Свердловске у нас был всего-навсего один китаец, родом из Хунани, дядя Сима, маляр, любитель выпить за чужой счет. Но говорить с дядей Симой было неинтересно: он все время просил денег взаймы, а долги не возвращал.
Китайцы ходят по вокзалу, обсуждают что-то, пытаются что-то выяснить. Их, естественно, никто не понимает, а переводчик, который прибыл с ними, вместо того чтоб исполнять обязанности, залег в медпункте и на вопросы твердил лишь одно: «Сейчас, сейчас…» — и вместо воздуха дышал нашатырным спиртом.
Ну, я рискнул. Оставил за рулем бензовоза Ваську, подошел и осторожно говорю:
— Ни чифан ла ма? (Кушал ли, мол, сегодня?)
Это китайское приветствие. Чисто народное. У них редко кто ответит на этот вопрос утвердительно.
Меня поняли.
— Чифан ла. (Ели, мол, спасибо.)
Тут пассажиры нас окружили, начали удивляться, что я соображаю по-китайски. И пассажиры удивляются, и китайские товарищи, и товарищи по работе, потому что никто не подозревал у меня такого таланта. Больше всех я сам удивляюсь: столько времени прошло, а не забыл языка. Слова откуда-то из памяти выплывают, хотя минуту назад спроси, что как называется, я и не вспомнил бы, а в разговоре одно за другим потянулось, как ниточка из клубка.
Вначале я очень смущался, потому что говорил на страшном тухуа — вроде нашего «чаво… каво…» А гости-то, видно, городские.
Они меня спрашивают:
— Лече… лече…
Чего «лече»? Вроде что-то знакомое, а что именно, никак не могу вспомнить. Один догадался, сказал попросту: «Огненный бык…» И я понял: о поезде спрашивают. Железнодорожную терминологию я более или менее знал. Чтобы вам это стало понятно, я расскажу о своем детстве.
2
Родился я во Владивостоке, на Второй речке. Если вы были когда-нибудь в Приморье, должны знать место, где я родился, так же, как и Девятнадцатый километр, и Океанскую. На Второй речке у отца был свой домик. Во дворе росли дикий виноград и хризантемы… С рождением мне не повезло: мать умерла при родах; а известно, что если у человека нет отца, это еще полбеды, но если нет матери, беда настоящая. Человек становится круглым сиротой.
Странно, но почему-то «круглыми» бывают или сироты, или дураки, хотя первый не имеет ничего общего со вторым. Где вы слышали, чтоб говорили «круглый умница» или «круглый талант», но вот выражений вроде «круглый дурак» можно услышать сколько угодно.
Правда, есть еще одно выражение — «круглый отличник».
В тот момент, когда я появился на свет, отца дома не было: он «давал морские узлы» где-то вокруг Австралии (отец ходил старшим матросом на старой, дырявой калоше времен русско-японской войны).
Это был исторический корабль: он уцелел после Цусимского сражения, японцы почему-то пожалели на него снаряда. Наверное, думали, что неповоротливый транспорт, склепанный гвоздями, сам потонет от страха. Но угольный транспорт потихонечку дотопал до Порт-Артура, потом так же потихонечку подался на Чемульпо, затем во Владивосток…
После освобождения Дальнего Востока от белогвардейцев и интервентов стали приводить в порядок Тихоокеанский флот. Этот флот разворовали все страны мира, принимавшие участие в разбойной войне против Советской России. Угольный транспорт
«Неутомимый» был весьма странным судном. Он коптил на весь Тихий океан, возил лес по странам капитала и вызывал встречные наши корабли на соцсоревнование. Как встретит какой-нибудь советский корабль, так и дает открытым текстом: «Вызываю на соцсоревнование… Обязуюсь…» и прочее. От него шарахались в разные стороны: отказываться было нельзя, а соревноваться с таким корытом — позор на оба полушария.
Так вот, когда о смерти моей матери узнали родственники, в наш дом с разных мест наехала родня — из Сучана, из Хабаровска. Вся дальневосточная Украина приехала. Дело в том, что по национальности я украинец, а на Дальнем Востоке с фамилией на «ко» — каждый второй, если не больше.
Набилось теток полным-полно, и давай реветь. Ревели на все лады и одновременно лузгали семечки. Такая уж у меня родня — по любому поводу грызут семечки. Даже в театре умудряются грызть семечки.
Заплевали они весь пол шелухой, успокоились, стали судить да рядить, что со мной делать, и единогласно решили купить в складчину козу, чтоб я не умер с голоду.
Возможно, мне бы и тут не повезло: всучили бы они неразумному дитяти рожок с козьим молоком, я бы доверчиво сосал соску, агукал и просил добавки, но пришла тетя Ду-ся и сказала:
— Моя бери твоя сяохайцзы… Моя твоя еси найму.
Тетя Ду-ся была нашей соседкой, у нее был муж, дядя Ди-ма, настоящее имя которого было Дин Фу-тан. Дин Фу-тан работал сцепщиком на железной дороге. Вот отсюда и пошло мое раннее знакомство с железнодорожными терминами.
Дины были наши наиближайшие соседи. То, что сказала тетя Ду-ся, я переведу, если вы не поняли. Знать-то вам, что она сказала, все равно надо, раз вы решили читать историю моей жизни.
Тетя Ду-ся сказала следующее:
— Хватит плакать! Мальчика я возьму к себе, потому что у меня десять дней назад родился сын — Лю-третий, и молока хватит на двоих детей. Давайте я буду ему найму (по-китайски это значит — молочная мать).
Никто из родственников не возражал, разговоры о покупке козы сами собой прекратились: родственники были скуповаты. Тетя Ду-ся завернула меня в одеяло и унесла в свою фанзу. У них был широкий и всегда теплый кан, на стеклах окон были наклеены вырезки из красной бумаги. И я зажил на пару с Лю-третьим, моим молочным! братом.
Вот в силу этих обстоятельств я и начал говорить через год по-китайски, да так, что через пять лет мой папа за голову схватился, потому что я по-русски говорил чуть-чуть лучше тети Ду-си или дяди Ди-мы, настоящее имя которого было Дин Фу-тан.
3
Мой отец схватился за голову оттого, что я говорил на диком тарабарском наречии, смешанном из китайского, корейского, русского и украинского языков. Он стал слать срочные телеграммы на Полтавщину своей сестре с просьбой, чтобы та приезжала немедленно. Тетя Маруся приехала и очень быстро вышла замуж за красного командира товарища Конь.