Девочка из детства. Хао Мэй-Мэй
Шрифт:
— Сегодня твой день рождения? — обрадовался я.
— Нет, — сплюнул Левка. — Мое уже было… в мае.
— Но ведь ты говорил…
— А я и приглашаю. Разве я не приглашаю?
— На чей день рождения? — Я подумал, что Левка смеется надо мной.
— Дедушкин… — сказал Левка. — Ему сегодня стукнуло. Никто не знает сколько. Может быть, даже сто лет.
— Здорово!
— Вы приходите. Только принесите какой-нибудь подарок. Он любит, когда приносят подарки.
— А что ему принести? — Я соображал, что можно подарить такому старому человеку.
— Новые карты у тебя есть?
— Нет.
— Вот
— Нет. Не умею.
— Жалко. А то бы сыграли… Только мой дед страшный жила. С ним лучше в карты не садись играть.
— Хорошо. Я не буду.
— И не садись! Обыграет… В общем, приносите новую колоду карт, а то у нас двух валетов нет.
— Постараюсь, — обещал я.
Но одно дело — пообещать, другое — достать карты, да еще новые. Я, все три Лю, две Няо и Ким просто голову ломали, думая, где можно раздобыть новые карты. Дома у нас тоже были старые. Не помню уж, где мы достали трешку. И поехали в центр города покупать карты.
Они продавались в табачном магазине возле теперешнего кинотеатра «Уссурийский». Но из лавки нас выставили, пригрозили свести в милицию и там выяснить фамилии родителей.
— Поехали на Мальтинский рынок, — предложил Лю-третий.
И мы поехали.
Базар в то время во Владивостоке был вселенским сборищем. Кого тут только не было! Китайцы продавали овощи, пикульки, бумажные шарики; корейцы — сушеную рыбу, мясо; японцы — сандалии и шелк; маньчжуры— женьшень и панты. Только все знали, что женьшень и панты ненастоящие — настоящие уходили за границу. Это все знали. Законом запрещалось продавать эти товары, потому что заграница платила за них золотом, а государству очень нужно было золото: наше государство строило заводы и гидростанции. Это тоже все знали. Мы нашли знакомого китайца, купили у него карты и пошли в гости к Левке.
Дедушка очень обрадовался.
— Фаня! — закричал он Левкиной матери. — Ты посмотри, кто к нам пришел. Ты посмотри, что они мне принесли. Какая у них гладкая «рубашка»! Фаня, дай быстро иголку. Дай мне иголку…
— Не давай! — запротестовал Левка. — Он хочет на картах крап сделать. Он будет всех обыгрывать…
— А ты хочешь всегда выигрывать? — удивился дедушка.
— Надо играть честно, — стоял на своем Левка.
— Ах, тоже мне поручик Кусаки! Нет, вы поглядите на моего внука… Ну и не надо. Я буду показывать твоим друзьям фокусы…
Дедушка сел на стул, скрестив под собой ноги, — он был когда-то портным, — и стал показывать фокусы.
Это было что-то необыкновенное. Никогда больше в жизни меня так не потрясали фокусы, как на дне рождения Левкиного дедушки. Много лет спустя, уже взрослым, я бывал на выступлениях Кио, Читашвили, Соркара, но всегда при виде самых виртуозных номеров где-то в глубине сознания я понимал, что все это иллюзия, что меня дурачат и все дело лишь в том, что я не замечаю манипуляций артиста. А фокусы нужно смотреть с детской непосредственностью — в этом и заключается секрет очарования.
Левкин дедушка околдовал нас. Все, что он выделывал с картами, мы принимали за чистую монету. У нас перехватывало дыхание от изумления и восторга. Из колоды по
Громче всех смеялся сам дедушка. Он елозил на стуле, захлебываясь от радости, мы висели на нем, как грозди винограда на лозе, тормошили, теребили его бороду. Он умолял:
— Не разбейте мои очки! Их не могли разбить даже белые казаки. Вы хотите их разбить? Айн, цвай, драй! Где шестерка бубей? А? Ну-ка, повернись, мой друг. Нехорошо… Шлемазл. Зачем ты прилепил мою шестерку бубей себе на спину? Ты думал, что старый портной не найдет шестерку бубей?
Ким таращил глаза. А мы умирали со смеху. И громче всех смеялся сам дедушка.
— Ты не можешь немножко тише шуметь? — Левкина мать начала ставить на стол чашки.
— Ай, не мешай нам! Ляхн из гезунт, [4] Фаня… Однажды четыре дамы пошли гулять на набережную. О, это был такой вечер! И к ним подошли четыре моряка. Что сказали четыре дамы? Четыре дамы позвали прогуляться четырех… теперь не знаешь, как их называть… Пускай будут четыре кавалера… — Дедушка показывал следующий фокус.
4
Смеяться полезно (евр.).
Потом появились ножницы и веревка. Мы резали веревку пополам, она оказывалась целой. Мы продевали веревку через кольца ножниц, держали веревку, дедушка непостижимым образом снимал ножницы с веревки.
— Садитесь пить чай, — позвала тетя Фаня. Весь вечер она пристально приглядывалась ко мне, потом подошла, ощупала мой костюм, спросила деловито:
— Кто тебе шил?
— Это английский, — сказал я. — Папа привез.
— Кто бы мог подумать! — удивилась она.
К счастью, была лишь середина второй четверти. В четвертой четверти, если бы я даже клялся, что костюм мой папа привез из Шанхая, никто бы уже не поверил, такой у него был вид.
Мы ели фаршированную рыбу, приготовленную тетей Фаней. Наша тетя Ду-ся готовила из рыбы, по моим подсчетам, около сорока блюд. Может — чуть поменьше, может — чуть побольше. Рыба, жаренная маленькими кусочками в муке, с чесноком, приправленная соевым маслом, с кружочками молодых побегов бамбука, которые хрустят на зубах, если их слегка поджарить, рыба с яйцами… Всего не перескажешь. И каждое блюдо имело неповторимый вкус. Еще блюдо с морскими водорослями. Еще в каком-то черном резком соусе…
Мы честно сказали тете Фане, что наша мама готовит рыбу куда вкуснее. Тетя Фаня обиделась. А Левка сказал:
— Когда вы позовете меня к себе в гости? Я тоже хочу попробовать рыбу по-китайски.
— Приходи завтра.
— Я тоже хочу, — сказал дедушка.
— Приходи тоже завтра, — сказали мы. — Мама сделает. Она любит гостей. И чумизы попробуете. И маринованный чеснок с луком…
Мы съели всю рыбу, все пироги, принялись за пастилу.
Тут пришел Левкин отец. Он снял шубу и чихнул.