Девочка из легенды
Шрифт:
— Ты думаешь, это просто болото, да? — горячо зашептала она, забравшись на печку и упершись коленками в Динин бок. — Вовсе не просто! Это партизанское болото! Там остров есть! И там партизаны скрывались! И мой папка тоже!.. Они мост под водой, в трясине, построили, чтобы на остров можно было выбраться! Понимаешь? Он до сих пор есть, этот мост… Только сгнил наполовину… Но Сашка знает, она разнюхала. Ты слушай! Ты не спи!
— Я не сплю, — ответила Дина, с трудом отгоняя от себя сон.
Она не спала сегодня всю ночь. За вагонным окном до самого утра тревожно метались
— Немцы никак не могли этот мост отыскать и злились. И тогда они взяли и пригнали к болоту людей, наших, заложников.. И погнали всех в болото. Думали, кто-нибудь да обязательно натолкнется на мост, но никто не натолкнулся, потому что мост был с этой стороны, а их гнали с той, где Старое Лесное было. Тогда немцы полоснули напоследок из автоматов и ушли… А когда наши прибежали на помощь, ничего уж и не было… Только руки были мертвые… Сами мертвые, а ребятишек над водой держат… Вот тогда и бросилась в болото детей спасать девушка одна. Была тут такая… Первой бросилась. Вот болото так потом ее именем и прозвали… Ты что, не веришь? — спросила она вдруг подозрительно.
— Верю.
— Правда? Веришь?
— Да верю же.
Маринка успокоилась.
— Я это потому спрашиваю, — сказала она серьезно, — что теперь уж и не все верят. Из-за нашей Сашки не верят. Она, когда рассказывает, всегда добавляет чего-нибудь. Говорит; «Все равно когда-нибудь это будет легенда. И все равно к ней будут что-нибудь красивое добавлять, так уж пусть я добавлю…» И брешет почем зря! И про ту могилу, на холме, тоже много набрехала… А про того, кто там лежит, никто ничего толком-то и не знает. Одни говорят «взорвал», другие — «не взорвал», а мы с девчонками думаем: там вовсе никого нет. Некогда было тогда наших хоронить, вот и поставили им общий памятник, — на всех! А Сашка легенды любит, вот и брешет. Она их пропасть сколько знает… Ты слушай, Чижикова! Ты не спи!
Но дремучий сонный лес уже обступил Дину со всех сторон, спокойный и тихий. Только чуть слышно журчал где-то над самым ухом ласковый лесной ручеек, рассказывая что-то взволнованным шепотом.
— Проснулась, да? Ну и дрыхнешь же ты!
Стоя на нижней ступеньке лесенки. Маринка заглядывала на печку. Ее большие зеленоватые, русалочьи, глаза смотрели на Дину участливо.
— А мы тебя тут поджарили. Я Сашке говорю: «Давай хлеб в пекарне возьмем», а она: «Тесто куда денем? Сырым съешь?» Вот и поджарили. Зажарилась, да?
— Ничего, — ответила Дина, выбираясь из-под одеяла.
Печка дышала жаром, рубашка прилипла к взмокшей спине. В кухне было светло, вовсю светило солнце.
— Ой, мокрая вся! — Маринка шершавой ладошкой провела по Дининой щеке. — Купаться пойдешь? Я тебя до речки провожу и сама скупнусь. Ладно?
— Ладно.
Маринка соскочила с лесенки и на одной ноге, держа больную на весу, допрыгала до табуретки, села.
— Перевяжи, а! А то прошлый раз мне мама перевязывала, да она у нас в район за лекарствами уехала. А Сашке я не дамся.
— Сейчас.
Дина
Маринка вздохнула, еще раз дотронулась ладошкой до Дининого лица и сказала:
— Ты не беспокойся. Папа все выяснит. Он все знает. Вот приедет и выяснит. А Сашку ты не слушай. Мы сейчас купаться пойдем, а потом обедать будем. А потом я тебя к нашим огуречным девчонкам поведу. А завтрак ты проспала, соня.
— Я не спала, — сказала Дина, — я просыпалась. Я даже слыхала, как вы за завтраком беспокоились о Барбансоне. И чего он вам дался, этот Барбансон!
— Еще как дался! — пожаловалась Маринка. — Он сумасшедший. Он может что-нибудь учудить по дороге. Барбансоном-то его из-за дедушки назвали [1] , а у него от дедушки-то ничего и не осталось — ни породы, ни характера. Дедушка спокойный был. — Маринка вздохнула. — А уж с бугра-то он обязательно понесет.
— С какого бугра? — тихо спросила Дина.
— А с того самого, где я тебя встретила. Его давно надо было срыть, он же на самой дороге. Да раньше не догадались, наверно, да и села никакого тут не было. А теперь уж нельзя. Теперь там памятник.
1
Барбансон — искаженное от «брабансон» (порода лошадей).
— А я знаю, кто там, — вдруг вырвалось у Дины, и губы у нее пересохли.
— Кто?..
— Прорвался, — глухо сказала Дина.
Маринка сейчас же ухватилась за больную ногу и тоненько взвыла.
— Ой-ой-ой! Зачем же ты его прорвала? Я купаться хотела!
— С нарывом не купаются.
— А я хотела! А я буду! У нас в речке вода чистая! Как в колодце.
— А у нас в Брыковке нет речки, — задумчиво сказала Дина, — у нас пруд. Искупаешься в нём, а потом приходится со спины мазутные пятна отмывать.
Дина сейчас же пожалела, что сказала это, потому что Маринка до краев наполнилась презрением к Брыковке.
— А у нас тоже пруд есть! Только у нас чисто-чисто! Прозрачно-прозрачно! Идем, я тебе и пруд покажу!
— Постой. Дай ногу, покрепче перевяжу. Засоришь.
— А, заживет! — махнула рукой Маринка, — не первый!
Она схватила Дину за руку и потащила на улицу. За калиткой поджидала их целая орава девчонок — босых, загорелых, с разгоревшимися от любопытства глазами. Все разом уставились на Дину.
— Вот они, огуречники! — гордо представила их Дине Маринка. — Мы на малину просились, да нас не пустили. «Саранча», говорят.
«Саранча» засмущалась.
— Идем! Идем! — воскликнула Маринка. — Там у нас купальное место есть у мостика.
— Я не пойду туда, — сказала Дина.
Она не смотрела ни на речку, ни на зеленеющие за ней сады, ни на лес, ни на огуречных девчонок. Она смотрела, и ей хотелось смотреть только туда — на дорогу, ведущую к холму с деревянным обелиском.
— Так у нас нет другого места! У нас тут кругом глубоко!