Девочка, которая замолчала
Шрифт:
Экскурсовода не слушали. Гомонящая толпа детей всё время норовила расползтись из маленького зала. Многие болтали между собой или смотрели в экраны телефонов. Пробивая эту людскую толпу, прямая как струнка Аня двигалась к стеклянной витрине с идолом.
Макс потянул сестру за подол толстовки
– Видишь?
– Слышу, – чуть слышно прошептала Кристина и уставилась на идола.
Аня тем временем подошла почти вплотную к витрине:
– О, это плохо, – Макс стиснул Кристинину руку и потянул её к тёте.
Кристина
Один из одноклассников Макса тем временем прильнул к стеклу, отделявшему идол от внешнего мира.
Стоящий до этого в тени экскурсовод, сделал шаг вперёд. У Кристины вырвался негромкий возглас удивления, потому что им оказался Лев Геннадьевич.
– Молодой человек. Так делать нельзя, это стекло… – и осёкся, уставившись через прозрачный купол на Аню.
Пальцы тёти слишком сильно дёрнули кулон. Верёвка с чуть слышным звуком лопнула и камешек выскользнул из Аниных пальцев. С тихим стуком подкатился к Кристининым кроссовкам. Она быстро нагнулась и подцепила его пальцем.
Как только шершавый медальон оказался в её ладони, в голове раздулся такой знакомый, но, вместе с тем, такой забытый красный шар боли. Закатив глаза, Кристина повалилась на пол выставочного зала.
Ната
Эй, я бегу к тебе – отстал
Тем, кем хотел я быть не став.
Нам оставлен счёт – до ста
Дым костра в ночи искать
Сова, Сансара «Жаль»
День у меня не задался с самого утра.
Сначала опоздала на занятия, потому что Валька с Галькой никак не хотели собираться в сад. Валька прыгала по всей комнате в одних трусиках, а Галька и вовсе вставать не хотела – притворилась, что спит. Конечно, после ковша с водой она проснулась. Но пришлось ещё и вытаскивать подушку с одеялом на улицу – чтобы просохли до вечера.
В общем, к техникуму я подошла только в десятом часу. Зинка-староста этого просто так не оставит.
На последнем занятии за окном зарядил мелкий противный дождь. Естественно, ни зонта ни плаща у меня с собой нет.
И, как будто всего этого мало, по пути домой, возле площади Народной Мести, на правой туфле порвалась перепоночка. А ведь это единственные мои хорошие туфли!
Я засунула оторванную перепонку в сумку и, стараясь ступать так, чтобы туфля не слетела, поплелась в сторону нашего жилкомбината.
– Натка! Натка, погодь! – раздалось сзади.
Это Борька-кочегар, которого я грамоте учу. Я обернулась, чтобы подождать его.
Борьке тринадцать. По документам. Но выглядит он младше. Как-то он мне говорил, что не знает точно, в каком году родился. Так что, наверняка прибавил себе пару лет, когда на стройку жилкомбината
Естественно, всё время он ходит перемазанный угольной пылью, потому что спит тоже в кочегарке. Я как-то пыталась его отмыть, но без толку – на следующий день точно такой же чумазый и пришёл. Подраные штаны перехвачены на поясе верёвочкой, засаленный картузик лихо заломлен на затылок.
Я, как почти каждый раз при появлении Борьки, невольно улыбнулась. Ну до чего забавный!
Борька улыбнулся в ответ, обнажив белые зубы и ускорил шаг. Шёл он со стороны школы, которая в бывшей вознесенской церкве сейчас находится.
Я всплеснула руками:
– Неужели наконец-то в школу записался?
Борька остановился рядом со мной и вытер кулаком правой руки нос.
– Даром мне шаромыга эта. Ты меня и то влеготку читать настропалила. Там книжки выкидывали, опосля церквы, – Боря с гордостью потряс зажатыми в левой руке листами, – я и подобрал. Баско?
– Баско, – вздохнула я.
Сколько Борьку не учи, говорит он всё равно не по-людски. Я бросила взгляд на часики. Нужно торопиться, не хватало ещё на разнос еды опоздать.
Я поёжилась, откинула со лба отсыревшую прядь волос и завернула за угол массивного, похожего на жёлтый трактор, клуба пищевиков. Удобно, что серую подкову общежития, нашего жилкомбината видно отовсюду – всегда знаешь, куда идти.
Борька вертелся под ногами и всё пытался меня своими бумажками от дождя закрыть. Только мешался, если честно.
– Опнисься в кочегарку опосля обеда? Я ужо алфавит без букваря настропалился калякать!
– Ага, я зайду, а потом на собрании опять будут про перебои с отоплением говорить.
Борька перехватил свои листы в другую руку и шмыгнул носом:
– Дак мы мусолить не бум же. И там дядь Вань буит же.
Борька очень настырный. И кобыле надоест.
Борька ускорил шаг и пошёл теперь прямо передо мной, спиной вперёд. Таракан натуральный, ей-богу.
Медленно но верно, мы приближались к жилкомбинату. Скрылись позади ленточные окна «Уральского рабочего». Осталось только площадь Парижской Коммуны пройти и будем дома.
Дождь усилился. Я подумала о том, как после обеда нужно будет спускаться к Борьке в душную кочегарку и снова вздохнула.
– Чегой ты, Натка, всё охтимнечаешь? – он привычным движением намотал на палец замызганный шнурок амулета.
Борька говорил, что амулет этот – камешек с дыркой посередине – ему от отца достался. Борька, когда в малолетстве из деревни своей от голода бежал, только этот амулет с собой и взял. Думал, ценный он какой-то.
Я вздохнула в третий раз. Подкова общежития серела уже совсем близко.
– Да ничего. Взрослые проблемы. Будет тебе шестнадцать – поймёшь.
Борька так долго смотрел на меня, что я занервничала: может у меня на лице что-то или на платье?