Девочка-лед
Шрифт:
— Только заднюю потом не включай, — прошу его заранее. — Зачем звал-то?
— Прямо уж и побеседовать нельзя о том, о сем, — ворчит мужчина.
Я хмыкаю. В его занятом графике и на сон-то времени нет… а для задушевных бесед — так тем более.
— В субботу по случаю твоего восемнадцатилетия состоится семейное торжество.
— Мать вашу, только не это, — мой недовольный стон разносится по кабинету. — Все эти пафосные приемы, на которых лизоблюды в смокингах и вечерних платьях распинаются друг перед другом, вызывают приступ тошноты.
— Наша
— В гробу я видал весь этот цирк уродов! — цежу сквозь зубы, снова толкая пальцем чертов маятник. — Это все? Или еще новости «радостные» будут?
— Ром…
Не нравится мне этот его взгляд и бесцветный тон. Чувствую, как в груди змеей шевелится тревога.
— Савелию стало хуже. Врач сказал, что регресс на лицо, — Сергей тяжело вздыхает и запускает пятерню в волосы.
— Так в чем проблема? Давай отвезем его в Швейцарию еще раз? К этому твоему доктору Хаусу[7]?
— Отвезем, Ром, отвезем, — тихо обещает он, глядя сквозь идеально чистое стекло на центральный двор.
Мне не нравится, что он не смотрит при этом мне в глаза. Как будто что-то скрывает. Так и есть, судя по всему.
— Сколько? — стиснув зубы, все же спрашиваю я прямо.
— Никто не может сказать точно, Ром, — отвечает уклончиво, но от меня не укрывается тот факт, что в его позе стало еще больше напряжения. Оно так и сквозит в каждом его движении.
— Помоги ему, — прошу глухо. — Найди другого врача, если последний не справляется.
— Рома, ты же прекрасно осведомлен о болезни своего брата, — дядя, наконец, поворачивает голову в мою сторону, и впервые за последние несколько лет я замечаю, как сильно он сдал…
Сергей Беркутов, (а в узких кругах просто Беркут-старший), до сих пор может дать фору любому. Высокий, поджарый, с легкой проседью на висках. Но речь идет не о внешности. В его глазах такая хроническая усталость… Работа по девятнадцать часов в сутки явно не проходит для него бесследно.
— Ты бы съездил отдохнуть, — выдаю я вслух.
— Что все так плохо? — смеется он.
— Пора уже просто. Эта твоя вечная строительная империя рано или поздно тебя доконает.
— На этот случай у меня есть ты, Роман.
Молча встаю, надеваю куртку. Цепляю взглядом большие старинные часы.
— Свидимся на выходных, раньше не приеду.
— Давай, Ром. И только попробуй не явиться. На квартире порядок у тебя? — интересуется строго. — Учти, там приличный дом. Потише со своими горе-друганами. Ты, кстати, не подскажешь, почему Ян в больнице? Мне вчера звонил его отец…
Я застегиваю молнию и злорадно ухмыляюсь. Что не укрывается от проницательного Сергея.
— Абрамов-младший молчит. Может, хоть ты просветишь? Вы ведь вроде как все вместе тут были.
— Мы сами разберемся, — отрезаю сухо.
— У него сотрясение и полный фарш во рту, Роман, — отчитывает он сурово.
— За
— На машине поедешь? — намекает он на то, что ему было бы приятно, если бы я опробовал свой подарок.
— Нет.
— Не гони по трассе, — уже будучи в коридоре, слышу его просьбу я.
Спускаюсь на первый этаж, выхожу через парадную дверь. Направляюсь к мотоциклу. На улице отличная погода. Свежий воздух заполняет легкие до краев, под ногами мокрые, желто-красные листья. В голубом небе ярко светит утреннее солнце, а из леса доносится громкая трескотня очумелых птиц. Прямо идеальная атмосфера для душевнобольных, находящихся на реабилитации!
Недолго это продлится. Скоро в Москве начнется бесконечная серость.
Мимо пролетают деревья и дорожные знаки. Мотоцикл ревет и несется по МКАДу с немыслимой скоростью, то и дело маневрируя среди автомобилей. Чистый кайф ощущать полную свободу. Пока все дохнут в пробках, я без проблем еду дальше, наслаждаясь каждой минутой.
Губы непроизвольно растягиваются в улыбке. Представил Лисицыну, сидящую сзади… Отключилась бы уже наверное от шока, свалившись на дорогу мешком с картошкой.
Вспоминаю, как она храбрилась и отчаянно пыталась скрыть тот ужас, который испытала при виде моего железного друга. Получилось у нее, по правде говоря, неважно… Сперва глазища эти свои вылупила на пол лица и дрогнувшим голосом заявила, что ей не нравится мой мотоцикл. А потом и вовсе трясущимися руками, намертво в меня вцепилась. Клянусь, думал до самой печени доберется! Но если скажу, что мне не понравилось — солгу…
Уверен, расслабиться ей не удалось совершенно. И дышала она явно через раз. В целом же, было ощущение, что я везу за спиной старого доброго Буратино. Уж настолько деревянной она была!
Хохочу в голос.
Но вскоре от веселья не остается и следа. Чем ближе я подъезжаю к Москве, тем явственнее злость набирает обороты. Опять же из-за Лисицыной.
Мне нужны подробности той ночи. И я по-любому вытрясу их из нее. Если она, конечно, явится сегодня.
В гимназию я приезжаю к девяти. Первый урок по расписанию — это физкультура, и он скоро закончится.
Сидя на трибуне, лениво наблюдаю за игрой. Баскет. Князев в мое отсутствие прямо Майклом Джорданом[8] себя возомнил.
Клоун цирковой… И прехлебатель его, Аверин, сияет как долбаный тульский самовар. Так увлекся, что не заметил Юнусова, подобравшегося справа. Потерял мяч, рататуй тупоголовый.
Отвлекаюсь от происходящего. Смотрю на девчонок 11 «А» и 11 «Б». Они страдают на матах, старательно качая пресс под руководством Петра, никому не дающему спуску.
Я бегло осматриваю присутствующих. Смирнова, пыхтящая Харитонова, красная как рак Сивова, громко причитающая Павлюкова и откровенно халтурящая Грановская. Среди тех, кто сидит на лавке Лисицыной тоже нет.