Девочка летом

Дериглазова Катя

Да он вообще не поверил, что я говорю всерьёз!

– Тебе не кажется, что я отдаю гораздо больше? Собираюсь врать собственным родителям, чтобы жить с тобой! Думаешь, это очень легко? Только не надо опять заводить шарманку, что это для меня. Для меня, Саш, это запереться в библиотеке на одиннадцать месяцев, чтобы никто не трогал, и под дверь блины и растворимый кофе в пакетиках просовывали. Потому что я не поступила! Не поступила, пролетела, провалилась, не хватило мне одного сраного балла, одного, понимаешь? – я почти кричала, давясь дымом и слезами. – А ты даже не спрашивал, даже не спрашивал, как у меня дела. Это я всё время должна на всех оглядываться! Добрая, славная Женечка, которая никого не хочет расстраивать! И знаешь, что? Я и дальше буду такой же удобной! Что мне остаётся, раз умом не блещу, как показывает практика… Потому что я правда тебя люблю и сделаю всё, как скажешь. Только дай мне время, пожалуйста. Я пока это не вывожу, совсем. Я не знаю, как родителям

в глаза смотреть. И сам тоже хорошо подумай, прежде чем звать меня замуж. Всё, не говори мне сейчас ничего, пожалуйста. Особенно – что я истеричка. Сама знаю. Херовый сейчас из меня тусовщик. Не хочу я на Казантип, совсем не хочу. Если ты не придёшь двадцать пятого, я всё пойму правильно, – прооравшись, я тут же начала остывать и жалеть о своих словах. Но отступать уже некуда. – Захочешь – письма пиши… Даже из Крыма за неделю дойдут. Или телеграмму. Или открыточку с видом, а?

– Ну и глупость ты придумала, Женя. Не ожидал от тебя такого удара в спину. Но как скажешь, ты выбрала, ты решила. Если что – я предупреждал. Сама ты не придёшь никуда двадцать пятого. Это твой суперизящный эльфийский способ бросить меня.

Он выбросил окурок под ноги, яростно припечатал его ботинком и хлопнул дверью тамбура. Злясь так, что даже со спины было видно, забрался на верхнюю полку и не разговаривал со мной до самого вокзала. Я тихо и незаметно плакала за книгой, но в то же время в самой глубине сердца чувствовала малюсенькую колкую радость. Наверное, это была свобода.

На следующий день Алекс сел на южный поезд, снисходительно прихватив испечённую мной курицу в фольге. А я, краснея, наврала родителям про поступление на вечёрку и необходимость срочно искать работу в Москве. Два дня под визги сестрёнок я собирала сумку и отмахивалась от картошки и варенья, которые предлагала взять мама. На третий день ночной плацкарт увёз меня обратно в Москву.

3

На этот раз я в поезде выспалась. Во-первых, попались тихие соседи, во-вторых, сон был единственным временем, когда меня не терзали сомнения и муки совести. Я соврала – да, именно соврала! – первый раз в жизни, и ещё родителям, и ещё так по-крупному. Но Алекс явно дал понять: не будем жить вместе – не будет ничего. Никаких отношений на расстоянии, никаких встреч по выходным. Почему он так решил, я никогда не задумывалась, Алекс приучил верить безоговорочно и всегда-всегда оказывался прав, любишь – значит, уважаешь во всём. Рассказать всё по-честному – мама опять скажет: «Женя, он тебя не ценит, ты ещё ребенок, в первую очередь нужно подумать об учёбе, я запрещаю тебе уезжать, пойдёшь как миленькая в педагогический…» И начнёт вспоминать каждый его упрёк про мою немодную одежду, смешно изобразит, как я подливаю Алексу свежий чай и размешиваю сахар, припомнит ни разу не подаренные цветы, постоянные опоздания и прочие глупости. Приходится выбирать… Я делаю это ради любви. И на Казантип не еду. Чтобы мы как следует соскучились друг по другу и больше никогда не расставались. Я повторяю это как мантру, но Госпожа Критик пилит меня, не переставая.

Ещё родители дали денег, целую тысячу, «на еду и обустройство» и экстренную дорогу домой. Такой суммы я ещё в руках не держала. И чувствовала себя незаслуженно, преступно богатой. За это тоже грызла грязная крыса где-то внутри под рёбрами. Приглушить это настойчивое мерзостное шевеление невозможно. Только после капитуляции, позорного возвращения и неотвратимого наказания…

Третьим и не менее ужасным поводом лить слёзы в плоскую железнодорожную подушку было письмо Ворона, которое я обнаружила вчера в почтовом ящике.

«Привет, Женя, здравствуй и процветай, Джиневра! Как всегда, рад получить твоё письмо. Очень непривычно будет писать тебе на новый адрес. Надеюсь, ты хорошо устроишься на новом месте, хотя твой переезд меня немного расстраивает, не скрою. Хотя в километрах мы теперь даже немного ближе!

Ты спрашиваешь, что у меня нового. Закончил училище, получил красный диплом, всё по плану. Выпускного у нас не было, не школа, сходили с парнями пива попить – и всё. Как и планировал, подал документы в Институт правительственной связи, это хорошая военная специальность. Мать говорит, трата времени; если папа ниже майора, туда точно не попасть, а у меня отца, как ты знаешь, вовсе нет. Не возьмут – пойду по повестке в осенний призыв. Знаю, что ты не одобряешь армию, но отмазываться мне не на что и незачем. Всё равно смогу тебе писать из части, если ты не против, конечно.

Что ещё нового? Улайру исполнилось 718 лет, и по этому случаю в клубе был турнир небольшой на мечах. Я занял второе место, потому что имениннику нужно уступать. Надеюсь, вы продолжаете тренироваться с теми боккенами, что я привёз в прошлый раз. Мне кажется, у тебя хорошо получается, не бросай тренировки. Но я понимаю, что с поступлением у тебя не слишком много времени. Выезжали на полигон в Ревенёво в прошлые выходные, забыл рассказать. Готовимся к игре по той киберпанковской

истории, что я присылал твоим в ФИДО. У тебя получилось прочитать? Если нет, то я найду возможность распечатать, пришлю. Всё ещё надеюсь, что вы приедете на игру в августе. Честно, приезжай, пожалуйста. Если хочешь, с Алексом я поговорю, чтобы он тебя отпустил, поручусь, что всё будет в порядке – позвони мне, я после 9 дома по будням. Как всё прошло? Ты же ничего не рассказываешь… Я уверен, что ты написала отлично и мечта твоя сбудется, ты же столько готовилась!

Вот уже второй листок заканчивается, а я никак не могу начать про тот рассказ, что ты прислала в прошлом письме. Джинни, я простой человек (полуэльф, хаха) и не понимаю, сигнал это или просто твоё видЕние, как ты сама пишешь. Если ты хотела бы, чтобы так случилось, почему не дала мне ни намёка, ни полслова? Я всё ещё надеюсь поступить в Орле, и если поступлю, мне будет вдвойне горько, что ты уезжаешь… Я уважаю тебя и нашу дружбу и не хочу её потерять, если я перешёл черту, забудь эти строчки и пусть всё будет как раньше, хотя бы письмо в неделю, хорошо?.. Давай так, если ты приедешь после экзаменов одна, буду считать это зелёным сигналом. Или забудь, забудь.

Искренне твой, Ворон».

Получается, ради красного словца не пожалела доброго молодца. Чёртов долбаный рассказ, писательница выискалась, мастерица изящной словесности, где была голова и о чём думала…

Я никогда не задумывалась о природе нашей длинной двухлетней переписки. Познакомились мы по объявлению в каком-то молодёжном журнале, где была статья об объединениях толкиенистов и реконструкторов. Мне было пятнадцать, и помню, как страшно тогда обрадовалась, потому что даже не подозревала о существовании таких клубов. Под статьёй было несколько адресов с остроумными предложениями о знакомстве: «Ищем добровольцев в гномий хирд для поездки на Хоббитские игры», «Одинокий рыцарь познакомится с печальной дамой, до 16 лет, для романтической переписки. Мне тоже 16, брюнет, увлекаюсь Крестовыми походами», «Ухожу в Средиземье, кто со мной?». На одно я и ответила. Писали о прочитанных книгах, прослушанных кассетах, слали друг другу собственноручные или переведённые через стекло иллюстрации к Толкиену, фотографии и довольно нескладные, но весьма высоким слогом написанные стихи. Ворон постоянно звал в гости, хотел показать город Калугу, который искренне любил. Но поездка за несколько сотен километров к незнакомому юноше не казалась моим родителям хорошей идеей. А Алексу, с которым я начала встречаться через год, тем более. Алекс живо интересовался, что я пишу в своих письмах, прочитал пару и внешне успокоился, хотя и всегда подкалывал, заставая меня, грызущую ручку, над очередным листком: «Ты снова изменяешь мне по переписке!»

В эти дни я много спала, спасалась от гнетущего чувства, что жизнь моя глупа, бессмысленна и вредна для окружающих. Но и во сне являлись то Алекс, то Ворон, то мама, то сестрёнки Алина и Арина – и все были недовольны, и все были обижены, и во всём была виновата я одна.

– Подъём, сдаём бельё! Подъём, бельё сдаём!

Я сползла с верхней полки, потёрла кулаками покрасневшие глаза и нащупала очки. Встала в умывальную очередь, на ходу продирая промытые пушащиеся космы щёткой с отломанной ручкой, на которой несмываемым маркером значилось: «Свинцовый ёжик». Эх, только вчера играли с сёстрами в волшебный зоомагазин. Поезд замедлялся, приближаясь к Москве. Через полчаса я стояла на платформе, с наслаждением вдыхая чуть пахнущий креозотом воздух. На асфальте чирикали воробьи, боком подходили клевать оброненный беляш толстые чумазые голуби, ничуть не страшились топочущих вокруг ног и дробного стука чемоданов на колесиках. До открытия метро оставалось десять минут, но я никуда не торопилась. Даже захотелось вслух сказать что-нибудь патетическое, вроде: «Теперь это мой город!». В киоске с газетами уже копошилась седенькая пенсионерка, открывая маленькое окошко. Я купила самую подробную карту Москвы.

Сегодня было воскресенье, но заявиться к Ленке в общагу в седьмом часу утра было бы невежливо. И я решила пойти до Тульской пешком. Купила пачку ментоловых сигарет и тульский пряник.

Идти было неблизко, но погода радовала, настроение само собой поднялось, нельзя же всё время плакать, устала я страдать, оказывается. Улицы были полупустыми, и я напевала, то вслух, то – завидев прохожих – про себя. Голос у меня был так себе, незначительный – в школе даже в хор не позвали, а там был вечный дефицит желающих. Но без слушателей мне неплохо удавалось что-нибудь народно-казачье или простецкое-митьковское. На пятом исполнении «Врагу не сдаётся наш гордый „Варяг”» пришлось всё же присесть передохнуть, сумка здорово оттягивала плечо. Идти всё равно было приятно – я представляла себя беспечным странником в начале прекрасного долгого пути, на котором обязательно будут приятные знакомства и ненапряжные весёлые приключения. Часа через два, пару раз немного заплутав во дворах, я дотащила гудящие ноги до общаги, сдала паспорт, получила пропуск со строгой синей печатью «Нахождение гостей в комнатах до 23:00» и поднялась на восьмой этаж.