Девочка по имени Зверёк
Шрифт:
Заботясь о ее безопасности, падре велел ей проговаривать каждый шаг, каждый «поворот», каждый нюанс настроения. «Возвратившись», Вероника обнаруживала, что он исписал целый ворох листов – это были его наблюдения и записи всего ею произнесенного.
Первые пробы состояли из одной-двух горошин и не возымели почти никакого действия: только слегка закружилась голова и пол комнаты чуть качнулся, как палуба корабля на легкой волне. Добавив еще пару шариков, падре добился того, что Вероника наикрепчайшим образом уснула и без снов и какого-либо намека на беспокойство
– Замечательно! – прокомментировал падре. – Ты считаешь, что это плохой результат?! Глупое создание! Наоборот, мы в двух шагах от полного успеха и, по крайней мере, на верном пути! Как ты себя чувствуешь?
– Хорошо. Только хочется есть и… поспать еще. Не знаю, чего больше.
– Есть ты хочешь всегда, – заметил падре, – вот, возьми хлеб и фрукты. Ты же любишь фрукты? А сейчас отправляйся в келью – я предупрежу мать настоятельницу, что тебе требуется серьезный отдых.
Вероника обожала фрукты и от нетерпения принялась уплетать грушу – прямо здесь же, вонзаясь зубами в спелую мякоть и смахивая со щек липкие капли брызжущего сока. Падре вздохнул:
– Ты безоглядно порывиста, Вероника. Это нехорошо. Неполезно! Впрочем, – добавил он, видя, что она готова бросить все фрукты и покаянно кинуться ему в ноги, – ты открыта и непосредственна, как ребенок. Видно, такова твоя натура.
В следующий раз проба снадобий опять возросла вдвое…
Мир заколебался… задрожал каждой свое пылинкой, стал мягким и податливым… Вероника шагнула в него, наслаждаясь мягкостью и округлостью этого мира, его тишиной и покоем.
– Вернись. Помни, что я жду тебя… – Голос падре прозвучал где-то рядом, и она поняла, что на этот странный мягкий мир не стоит тратить времени, и «вернулась» в комнату…
Были и другие миры: сверкающий и остроугольный, как кристалл; сплошь состоящий из разноцветных полупрозрачных шаров, которые лопались при малейшем прикосновении со звуком падающей в воду капли; пустынный и каменистый, с гуляющим по всему пространству, как ветер, эхом… Был мир, где к ней начали приближаться странные светящиеся существа, жаждавшие поглотить, вобрать в себя ее силу и дыхание жизни… И мир, где назойливые бестелесные голоса наперебой предлагали ей свою помощь в качестве проводников… И какие-то еще…
В какой-то момент Вероника осознала, что при неизменности порции снадобья только от нее зависит, в какую «дверь» она войдет. И научилась выбирать.
Ее любимыми стали два мира: один – где она умела летать, другой – тот каменистый, со странствующим эхом. Эхо оказалось вполне самостоятельным, а к тому же – любопытным и знающим немало интересного. Вероника быстро наловчилась выуживать у него ответы на свои вопросы. Сначала она было начала проверять эхо, спрашивая его о том, что и сама хорошо знала. Но им обоим – и эху, и Веронике – это быстро наскучило. И она спросила о другом:
– Скажи мне об Анхелике!
– …Анхелике? –
– Да, об Анхелике. Я ничего о ней не знаю, а ты?
– …знаю… знаю… знаю… – Эхо явно сэкономило на последнем слове.
– Что ты знаешь? – не отступала Вероника.
– …ты знаешь… ты знаешь, – уверило эхо.
– Ты что-то путаешь, – удивилась Вероника. – Я ничего о ней не знаю: она не говорит со мной о себе, а я и не спрашиваю.
– …ты знаешь, – упрямо повторило эхо, – …знаешь…аешь…аиш…аишу!
– Глупое эхо! – рассердилась она.
– …глупое, – сокрушенно согласилось эхо.
Тогда она решила спросить об Учителе. И тут, заметавшись по своему пустынному каменному миру, отталкиваясь-откатываясь от каждого камня, от каждой щели, перебивая самое себя, эхо затрепетало:
– …учителя… знаешь… учителя… – И неожиданно новое слово вплелось в этот хаос: – Помни… помни… помни…
Эхо стало растворяться, его мир – мерцать, отступать. Вероника сделала усилие удержать готовое исчезнуть эхо. На это ушло так много сил, что ее не просто «вывело», а буквально «выбросило» обратно, в комнату падре.
Она рассказала ему о своей попытке расспросить эхо об Анхелике, об остальном хотела умолчать, но все же призналась.
– Ты спрашивала эхо об Учителе? Ты сомневаешься? – Голос падре был мягок и немного печален.
– Я – нет. – Вероника выделила первое слово и посмотрела на падре вопросительно.
Он встал из своего любимого кресла и прошелся по комнате, расправляя затекшую спину. Долго молчал.
– Думаю, я правильно разрешил тебе звать себя Учителем, – наконец произнес он, – все правильно!
Понятнее не стало. Но Вероника вдруг вспомнила его слова: «Для послушания много ума не требуется», – и пришла радостная мысль, что если всем сердцем довериться Высшему Замыслу, все произойдет так, как предначертано свыше. И глупо пытаться тащить на свет и вникать в каждую деталь, малейший нюанс этого Замысла. Глупо и небезопасно, ибо нетерпение и отчаяние от непонимания лишают сердце умиротворенности, сил и внимания, столь необходимых для внутренней работы. И сразу стало спокойно и легко.
– Скажи, что ты хочешь узнать – я попробую сама отыскать нужные «двери», – однажды предложила Вероника.
– Пока я хочу лишь попытаться открыть твое второе зрение, чтобы, если это возможно, узнать что-нибудь о прошлых жизнях, твоей и моей. Это должно, как я понимаю, разъяснить мне сегодняшние мои жизненные вопросы и недоумения.
– Разве у тебя могут быть недоумения? – сильно удивилась она.
– Разумеется. Но это – мои недоумения, дитя мое. Только мои. Хотя порой мне становится невыносимо держать это в душе и хочется хоть с кем-нибудь поделиться! Но пока тебе не следует об этом даже и думать. А за свои вопросы не опасайся: на них-то у меня достанет ответов. Но и ты способна мне помочь.