Девочка по имени Зверёк
Шрифт:
Она, поколебавшись, сообщила ему об этом. Подождала. Он не отвечал, и она, не выдержав, обернулась: его ладонь замерла на высоте ее носа. Горвинд был очень доволен, и она захотела попробовать еще! Но он отпустил ее отдохнуть, добавив:
– Пока не думай об этом. Это всего лишь начало.
И она помчалась к Ольвину поделиться своим успехом, не в силах сдержать распиравшее ее самодовольство. Застав Ольвина за какими-то домашними делами, потянула за собой и предложила попробовать выполнить то же задание. Недолго поупиравшись, он согласился.
Удобно устроившись спиной к Зверьку, он с ходу,
– Ты давно это умеешь?
– Нет, но я способный, я сразу научился.
В его глазах заплескалось лукавство, и она почуяла подвох. А он, больше не сдерживая душивший его смех, объяснил:
– Я вижу твою тень на земле.
С криком Зверек кинулась на него, чтобы вцепиться в его шевелюру или бороду, но Ольвин ловко пригнулся, подставив спину, и она повисла на его плечах. Тогда он вскочил и начал носиться по двору, катая ее на спине к ее полному восторгу. Они, видимо, производили ужасный шум, так что Рангула, крайне встревоженная, выскочила из дома. Разобравшись, что зачинщиком опять был Ольвин, она лишь плюнула с досадой и развела руками.
Лес – одно из самых чудесных мест в мире! Это она поняла давно, еще до уроков Горвинда. Она так любила лес, что не боялась подолгу гулять там в одиночку. И еще до обучения поняла, что лес «разговаривает» с ней, а она почти все понимает: деревья сообщали ей об изменениях погоды, цветы и травы – о времени суток, ветер приносил новые запахи и звуки издалека, и она училась читать и эти послания. Часто она появлялась в одних и тех же местах леса, и птицы привыкли к ней, подбирая прямо с ладони принесенные из дома зернышки.
– Деревья разговаривают друг с другом и с тобой, – говорил Горвинд. – У каждого дерева свое «дыхание жизни». Оно может быть сродственно твоему, и тогда это дерево – твой друг, помощник и лекарь; если же нет – к такому дереву лучше не прикасайся. А еще деревья могут помогать нам передавать сообщения друг другу: они подолгу хранят их в своем теле.
– Они хранят только сообщения людей?
– Нет, всех живых существ, которые приближались к ним.
Он подошел к сосне и погладил нагретый на солнце душистый ствол:
– Это здоровое дерево. Ему почти никогда не мешали расти. Здесь есть несколько птиц в ветвях, небольшое дупло, но белка давно его бросила. А вчера после полудня здесь был Ольвин.
– Ты и это узнал у сосны? – поразилась она.
Учитель рассмеялся:
– Последнее узнали мои глаза: срезан кусок вытекшей когда-то смолы. Срез сделан ножом Ольвина. Смола подсохшая (он любит такую жевать), но край смят, значит, был с утра разогрет на солнце, а потом его срезали. Учись просто наблюдать!
Вечером, когда Рангула дала ей поесть – мужчины уже насытились и разговаривали у очага, – Зверек важно сообщила ей, что утром видела сосну, у которой вчера был Ольвин и срезал кусок смолы.
– Ну, – засмеялась Рангула, – теперь все в Ледяной стране будут знать, что Ольвин Норвежец жует смолу! – и подмигнула Ольвину.
Зверек собралась было обидеться, но тут Горвинд сказал:
– Между прочим, Рангула, давно хочу попросить тебя: ты знаешь свойства всех трав
Рангула долго молчала: с одной стороны, эта девчонка изрядно досаждала ей, не таким представляла она себе своего собственного ребенка; с другой – отказать Учителю было совершенно невозможно. Наконец она пробурчала:
– Начнет с того, что поможет мне завтра собрать багульник за ручьем. Это непросто.
– Я рад, – сказал Горвинд. – Кроме тебя, этому ее никто не обучит.
Рангула отвернулась к очагу, пряча довольное лицо: его похвала была ей приятна.
– Не забудь сказать ей заранее, – делано серьезно добавил Ольвин, – сколько багульника тебе нужно: эта девчонка ни в чем не знает меры, а продать лишний мне не удастся!
Все засмеялись, а Зверек подбежала к Ольвину и повисла у него на шее, требуя недавно придуманной им игры «овечка и волк». «Волком», конечно, был Ольвин. «Овечке» полагалось убегать и прятаться, «волку» – догонять и тащить из убежища. Все это каждый раз сопровождалось диким треском и опрокидыванием предметов, и Рангула в конце концов всегда вытуривала их за дверь.
Учиться у Рангулы было гораздо менее приятно, чем у Горвинда. Если Учитель никогда не позволял себе даже раздражения, то эмоциональная Рангула не стесняла себя ничем в выражении чувств. Зверек могла за один «урок» заработать и окрик, и подзатыльник, и похвалу. Часто Ольвину приходилось защищать ее, и тогда сестра «переключалась» на него:
– Ты только портишь ее своей защитой! Если она заслужила наказание, пусть сполна его получит – быстрей научится!
– Ты слишком строга к ней.
– А ты так добр, что можно подумать: ты – ее мать.
– Да, – «печально» вздыхал Ольвин, – я плохая мать. Но уж лучше такая, чем никакой.
Вспомнив о том, что девочка – сирота, Рангула только вздыхала и отступала.
За лето Зверек узнала от нее многие знахарские травы и могла складно рассказать, какая трава от какой болезни лечит, когда бывает готова для сбора, и часто интуитивно угадывала, как ее применить. Рангула бывала очень довольна! И окончательно Зверек покорила ее сердце, собрав целую кипу очень нужной Рангуле травы за несколько часов до дождя, который зарядил на несколько дней и мог испортить весь сбор. А ведь для того, чтобы срезать эти белые пахучие соцветия, Зверьку пришлось срочно отпроситься у Учителя. Она сказала ему:
– Скоро будет дождь!
– Да, – подтвердил он, хотя небо ничего не предвещало, – лес говорит об этом. Ну и что?
– Разреши мне отлучиться! Это из-за той травы, которой Рангула лечит болезни живота. Если соцветия намокнут, они потеряют свою силу, а потом – полнолуние, и цветение может закончиться!
Учитель отпустил, и теперь Рангула была счастлива. И Зверек была счастлива, так как сама справилась с этой задачей.
Про полнолуние, и вообще о лунных циклах, она узнала от Учителя. Этому он научил ее очень быстро: Зверек хорошо чувствовала Луну. И однажды сама ему сказала: «Я слышу дыхание жизни Луны, она говорит со мной!» Учитель согласно кивнул, но предупредил, как опасен может быть свет полной Луны. Она решила, что станет вести себя осмотрительно.