Девочки в огне

Вассерман Робин

– Ты слышала, что она трахнула в учительской Майка Кросса? – говорила Лэйси.

– Кажется, это был Энди Смит, – возражала я.

– Нет, с Энди было в женской раздевалке.

– Точно. Недолго и запутаться.

– А представь, каково ей самой.

– Мне вообще не верится, что у нее есть чувства.

– Ну, может, она больна. Хотя вообще-то активная половая жизнь – это нормально.

– Ясное дело.

– И все-таки, по-моему, попытки добиться популярности через постель выглядят печально.

– Даже трагично.

– Вот где трагедия: с помощью секса она старается забыть, какая она жалкая сучка.

– Думаешь, помогает?

– Только если она не в курсе, кем ее после этого считают.

– Настоящая подруга откроет ей глаза.

– Сомневаюсь,

что у нее такая есть.

– Интересно, почему.

Она так и не обернулась. Никки Драммонд была не из тех, кто легко сдается. Но ее упорство лишь подзадоривало нас.

В тот день у меня дома, хорошенько приняв на грудь, мы лежали на ковре и мечтали о скрытых камерах, шпионских «жучках» и подпольных записях, которые изобличат грехи Никки перед ее любящими родителями, восхищенными учителями и исходящими слюной придурками, выстроившимися в очередь, чтобы занять добровольно покинутое Крэйгом место в ее постели. За такими рассуждениями, музыкой Курта и странным поведением потолка, который закачался перед глазами, когда я слишком пристально уставилась на него, я не заметила шума подъехавшей к дому машины, хлопка входной двери, шарканья отцовских мокасин по полу и других признаков его появления, пока он не склонился над нами со словами:

– Рад видеть, что от коврового покрытия есть толк, барышни.

– Тебя же не должно быть дома. – Я села слишком резко, пришлось сразу снова прилечь, и тут меня обуяла паника: отец пришел, а здесь Лэйси, и мы с ней пьяные, я-то уж точно, и он непременно заметит, и разразится скандал – один из тех мерзких пошлых скандалов, после которых меня заклеймят как «черную овцу», а Лэйси навсегда выпрут из нашего дома, и если не справится отец, то знамя скандала подхватит мать, как только ей донесут на меня.

Но подспудно в глубине души вспыхнули сияющие во тьме глаза зверя, заповедные и спокойные: я пьяна, и это здорово, а если кому-то не нравится – пусть катятся ко всем чертям.

Отец взял Лэйси за руку и помог ей подняться:

– Видимо, тебя я и должен поблагодарить за появление музыки в жизни моей дочери.

– Что? – поразилась я.

Он усмехнулся:

– То есть если это можно назвать музыкой.

И тут они мгновенно сцепились, напрочь забыв про меня. Лэйси яростно бросилась на защиту своего бога, отец сыпал терминами вроде «новая волна», «постпанк», «поп-авангард», и оба они жонглировали совершенно незнакомыми мне именами: Иен Кертис, Дебби Харри, Роберт Смит…

– Джоуи Рамон недостоин лизать ботинки Курта Кобейна!

– Ты бы так не говорила, если бы видела его вживую.

Глаза у Лэйси округлились:

– Вы видели Района вживую?

– Что? – снова пискнула я, поборов желание запрыгнуть к папе на колени, дыхнуть ему в лицо перегаром, заставить посмотреть на меня.

– Видел? – Он одарил Лэйси фирменной улыбкой Джимми Декстера. – Да я у него на разогреве выступал.

– Ты играл в группе? – воскликнула я.

Но меня никто не услышал. И никто не предложил мне галантно руку, так что я кое-как поднялась самостоятельно, стараясь не блевануть.

– Вы разогревали The Ramones? – Таким голосом Лэйси говорила о Курте, с благоговейным придыханием.

– Ну, строго говоря, не совсем. – Еще одна улыбка, пожатие плечами, мол, прости. – Мы играли перед Ravers, а вот они как раз были на разогреве у The Ramones – но зато нас позвали на афтепати. Выпить с Джонни.

– Лэйси играла в группе, – вставила я.

Лэйси сама мне выложила: группа называлась The Pussycats, как в мультсериале «Джози и Кошечки», исключительно девчонки с гитарами наперевес, всему учились на ходу, губы Лэйси вплотную к микрофону, мокрые от пота волосы липнут к лицу, она обводит взглядом толпу, позволяя качать себя на волнах любви. На сцену больше ни ногой, уверяла она, ни ногой здесь, в Батл-Крике, ни ногой в любом другом месте, это и тогда была ошибка, а теперь и подавно, теперь слишком поздно. «Думаешь, в нашей глухомани разбираются в гранже? – говорила Лэйси. – Всякие

придурки вроде Энди Смита считают гениальной шуткой ткнуть какую-нибудь бедняжку носом себе в подмышку и заорать: „Пахнет юностью, крошка!" [10] Вот тебе и доказательство. Все равно как с теми звездами, которые взрываются в такой невообразимой дали, что, пока до нас дойдет их свет, они уже миллион лет как погибли. Мы опоздали. Мы всё пропустили. Потому что главное – сказать что-то новое. Сотворить нечто из ничего. Ведь песня – не просто сумма частей, ее составляющих, понимаешь? Не просто упорядоченное сочетание пауз и звуков. Так и группа – не просто несколько ребят, играющих на нескольких инструментах. Это должны быть правильные ребята с правильными инструментами, играющие правильные ноты в правильной последовательности. Nirvana не Nirvana, пока Курт, Дэйв и Крист не соберутся вместе, не настроятся и не создадут то, чего раньше не было. Творчество. Только настоящие убожества могут претендовать на звание артиста, ограничиваясь чужими достижениями. А я не намерена быть убожеством».

10

«Smells Like Teen Spirit» – песня Nirvana.

Я завидовала группе Лэйси, тем девочкам, которые были ее «кошечками», страдала, что мне не стать одной из них, но и радовалась тоже, поскольку знала, что не смогу выступать, и если бы Лэйси опять собрала группу, то неизбежно отдалилась бы от меня.

– Расскажи ему про свою группу, Лэйси!

Но она не хотела рассказывать, а может, даже не услышала меня; она хотела слушать только его.

– Какой он был? – спросила она. И на выдохе: – Джонни Рамон.

– Пьяный. И вонял как дерьмо собачье, но, бог ты мой, он подарил мне свой медиатор, и я собирался соорудить алтарь для этой штуки.

– А можно посмотреть? – спросила Лэйси.

Папа слегка покраснел:

– Я потерял его по пути домой.

Я откашлялась.

– А когда это ты играл в группе? И почему я ничего не знала?

Он снова пожал плечами:

– Ты была совсем маленькая. Давно дело было. В другой жизни.

Мама слушала музыку только в машине, и только Барри Манилоу и Майкла Болтона, а в игривом настроении – Eagles. Папа за рулем предпочитал либо спортивный канал, либо тишину. У нас была стереоустановка, которой никто не пользовался, и ящик с пластинками в подвале, они так покоробились от сырости и запылились, что в прошлом году мы их даже не стали выставлять на дворовую распродажу старья. Семейство Декстеров не интересовалось музыкой. Вот только папа говорил о ней тем же тоном, что и Лэйси, словно музыка была его религией, и сразу стал чужим.

– И как у такого человека могла родиться настолько безграмотная в музыке дочь? – поинтересовалась Лэйси.

– Генетика – вещь загадочная, – возразил папа.

– Нет, на такое я не куплюсь. Ты понимаешь, о чем речь, Декс? Где-то в тебе это сидело. Просто нужна была моя помощь, чтобы вытащить его наружу.

Весьма благородное предположение, что я, сама того не зная, унаследовала вкус к музыке от отца – по меньшей мере хотя бы вкус. Все вокруг считали, что я пошла в мать: тусклая прыщеватая кожа, вьющиеся волосы и занудство. Но если Лэйси разглядела во мне отца, сказала я себе, значит, сходство действительно есть.

– Декс? Значит, вот так тебя теперь зовут? – Папа внимательно смотрел на меня, пытаясь найти во мне признаки Декс.

– Без обид, мистер Декстер, но Ханна – отстойное имя, – заявила Лэйси.

– Зови меня Джимми. И никаких обид – это мать ее так нарекла. Как по мне, имя Ханна больше подходит маленькой дряхлой старушонке.

Лэйси рассмеялась:

– Точно!

Очередное открытие: оказывается, папе никогда не нравилось мое имя и выбрал его не он!

– Но Декс? А вообще-то, одобряю, – сказал папа.