Девственница
Шрифт:
Больно. Двигаться - больно. Дышать - больно. Быть любимой и обнимаемой им - больно.
– Что случилось, Малышка?
– спросил он на ушко. Он пригладил ее волосы, заправил их за ухо и поцеловал в лоб. Все жесты любящего отца.
– Тебе лучше не знать.
– Все равно расскажи. Это приказ.
– Да, сэр, - ответила она, пытаясь улыбнуться ему, но у нее не осталось ни одной улыбки. Даже для него.
– Он был не твой. Это то, что ты должен знать в первую очередь.
– Что не было моим?
И, казалось, как только он задал этот вопрос, он уже знал ответ. Прежде чем она успела снова заговорить, объясниться, он закрыл
– Кингсли.
– Это был не вопрос.
– Кингсли, - повторила она.
– Вчера я была у врача. Они дали мне таблетку.
– Ты ходила к врачу.
– Его голос был лишен эмоций.
– С кем ты ходила?
– Меня отвез водитель Кингсли, - ответила она.
– Кингсли поехал с тобой?
– Ты же знаешь, как он ненавидит врачей.
Сорен ничего не ответил.
– Нужно несколько дней, чтобы все прошло, - продолжила она.
– Тошнота - это нормально, сказал врач. И судороги. У меня довольно сильное кровотечение, но это тоже нормально. И...
И она замолчала. Она потеряла ход своих мыслей, да это и не имело значения. Сорен прислонился спиной к двери ванной, а она лежала у него на коленях, в его объятиях, уставшая и беспомощная, как ребенок.
– Мне очень жаль, - сказала она наконец, и на глаза навернулись слезы.
– Мне так жаль.
Ее тело сотрясалось от рыданий, которые вызывали спазмы боли в спине и животе. Но она не могла перестать плакать, не сейчас, когда была в объятиях Сорена. Он пытался успокоить ее, утешить, но все было бесполезно. Все болело, внутри и снаружи. Сквозь звук собственных мучительных рыданий она услышала его голос, обращающийся к ней тихим шепотом.
– Я люблю тебя, Малышка. Сейчас и всегда. И ничто из того, что ты сделала, не отнимет у тебя мою любовь. Я никогда не уйду от тебя. Ты моя сейчас и всегда...
Она продолжала плакать. И плакала, пока полное изнеможение не заглушило ее рыдания.
Должно быть, она уснула прямо в его руках, на полу в ванной. Она должна была уснуть. Ей нужно было поспать. Она не спала больше суток.
– Мы поженимся, - сказал Сорен.
Элли мгновенно проснулась.
– Что?
– Я сказал, мы поженимся. Ты и я.
– Свадьба? Ты серьезно?
– Конечно.
Женаты? Она и Сорен? Муж и жена? Это было заманчиво, она должна была признать, хотя бы для себя. Они никогда раньше не говорили о женитьбе, но как только он произнес это слово, у нее возникла картинка. Сорен в смокинге. Она была бы в платье - кремовом, но не кипельно-белом. И Кингсли будет стоять рядом с Сореном, шафер. Духовник Сорена, отец Баллард, будет проводить церемонию. Мать Сорена, конечно, приедет. И его сестры, возможно, даже Элизабет. Медовый месяц они проведут в Дании. А когда вернутся в Нью-Йорк, могут поселиться у Кингсли. Зная его сестру Клэр и то, как сильно она хотела, чтобы Серен оставил священничество, она купит им собственный дом в качестве свадебного подарка. Они смогут выходить на публику вместе, когда захотят. Это было бы здорово. И смогут завести детей. Хотел ли Сорен вообще иметь детей? Он никогда не говорил с ней об этом. Она, очевидно, не хотела детей. Если бы хотела, то не сидела бы здесь, на полу ванной, испытывая самую мучительную боль в своей жизни. Конечно же, им придется как-то зарабатывать. Сорен мог бы работать в ООН переводчиком. Она... что? Чем она хотела заниматься?
Не выходить замуж. Вот чего она хотела. Она еще даже не выяснила, кто такая Элеонор
– Нет, - ответила Элеонор.
– Я не выйду за тебя.
– Это не обсуждается.
– Конечно обсуждается. Почему, черт возьми, ты думаешь, что женитьба что-то решит?
– Я больше не могу оставлять тебя одну. Я слишком часто уезжал. Если бы я был здесь, этого бы не произошло.
– Если бы ты был здесь, он мог быть твоим.
– И ты бы не прошла через это в одиночку. Я сейчас же позвоню епископу.
Он поднялся с пола. Элли протянула руку и ухватилась за его лодыжку.
– Сорен, нет.
Он посмотрел на нее сверху вниз, как будто не мог понять, что вцепилось в его ногу.
– Элеонор, отпусти. Мне нужно позвонить.
– Не звони ему. Успокойся. Брак не поможет избавиться от этого.
– Я совершенно спокоен. Это даст мне душевное спокойствие, а это больше, чем у меня есть сейчас. Я думал, что могу доверить тебя Кингсли. Моя ошибка. Этого больше не повторится.
Он двинулся по коридору, и Элли, борясь с усталостью и болью, поднялась на ноги, и выпрямилась. Она последовала за Сореном по коридору в его спальню. Он уже снял трубку. Она хлопнула по кнопке, обрывающей звонок.
– Я не выйду за тебя, - сказала Элли.
– Так что даже не утруждай себя звонком кому-либо.
– Я принял решение.
– Это не тебе решать. В брак вступают двое. Я сказала «нет».
– Ты устала, тебе нездоровится, и ты переживаешь нечто травмирующее. Ты сейчас плохо соображаешь.
– Не я сейчас сошла с ума, черт возьми. Я не выйду за тебя. Нет. Не сейчас. Никогда. Ты католический священник. Ты не можешь связывать себя узами брака.
– Я оставлю священство.
– Ты этого не сделаешь, - сказала она, стоя максимально ровно, несмотря на боль в животе и спине. – Мы с Богом давно заключили сделку. Если Он позволил нам быть вместе, я не заберу тебя у церкви. Я планирую сдержать это обещание.
– А я сдержать свое. Я обещал, что сделаю все, чтобы защитить тебя. И сделаю.
– Мне не нужна защита. Мне не нужно выходить замуж.
– То, чего ты хочешь, в данном случае не имеет значения. Отправляйся в постель. Я разберусь с этим.
– Не имеет значения? Ты забыл, что я взрослая женщина двадцати шести лет, а не ребенок? Ты не можешь решать, что мне делать.
– Конечно, могу. Ты принадлежишь мне.
– Я принадлежу тебе. Это нормально, когда мы в постели. Нормально, когда на мне ошейник. Это не нормально, когда ты говоришь мне, что я должна выйти замуж за того, за кого не хочу выходить замуж.
– Ты обещала, что будешь повиноваться мне вечно. Разве нет?
– Когда мне было пятнадцать. Думаешь, мне все еще пятнадцать?
– Ты определенно ведешь себя так.
– Я обещала Богу, что никогда не заберу тебя из церкви. Мы с Ним заключили эту сделку, когда мне было семнадцать.
– Я думаю, что знаю, чего Бог хочет от моей жизни больше, чем ты, - ответил он.
– И я лучше тебя знаю, чего хочет Бог от моей жизни.
– Очень в этом сомневаюсь.
– Ах ты, самонадеянный придурок, - ответила она.
– Может, ты и священник, но это не значит, что ты знаешь обо мне и Боге больше, чем я. У меня своя вера. Это мое, а не твое.
– И тут полились слезы ярости, которые она так же яростно смахнула с лица.
– И ты не можешь ее забрать у меня. Я не позволю.