Девственница
Шрифт:
Голова Сорена дернулась влево. Кингсли должен был отдать этому человеку должное. Он хорошо принял удар. Он уложил бы других мужчин на спину, ударив их так же сильно, как ударил Сорена. Для пущей убедительности и потому, что он этого заслуживал, Кингсли ударил его кулаком в грудь. Он целился под грудную клетку и был совершенно уверен, что почувствовал, как что-то треснуло.
– К слову, это не БДСМ, - сказал Кингсли. Сорен вцепился в плечо Кингсли, чтобы удержаться. Он не согнулся пополам, но был близок к этому.
– Считай это уроком сочувствия.
– Я тоже скучал по тебе, Кингсли, - ответил Сорен,
– Подставишь другую щеку?
– спросил Кингсли.
– Может в семинарии, ты все-таки чему-то научился.
Наконец Сорен выпрямился и поднес руку к носу. Из него сочилась кровь. Он дотронулся до нее и посмотрел на кровь, словно был удивлен увидеть ее.
– Чем я обязан такому приветствию?
– спросил Сорен спокойным, но твердым, как гранит, голосом.
Кингсли сунул руку в карман брюк и протянул рукоятку стека, который он подарил Элли, рукоятку стека, которую она оставила ему в качестве сообщения, рукоятку стека, которую сломал Сорен.
Он бросил его на пол церкви перед ногами Сорена. Кингсли смотрел в глаза Сорена.
– Никогда больше не ломай мои игрушки.
Кингсли развернулся, чтобы уйти, но Сорен остановил его вопросом.
– Почему тебя не было с ней?
Кингсли застыл. И медленно развернулся.
– Достаточно чтобы подставить вторую щеку, - ответил Кингсли. Он улыбался.
– Действительно впечатляет. Тебе даже не нужно бить меня, чтобы ударить. И в самом деле, ты величайший садист в мире. Поздравляю. Надеюсь, ты горд собой.
– Ты не должен был позволять ей проходить через это в одиночку.
– Да, не должен был. Я должен был быть там. Но где, черт возьми, был ты?
– Я был в Риме, и оставил ее с тобой. Я оставил ее тебе на попечение, а вместо этого пришел домой и обнаружил, что она истекает кровью в моей ванной и в таком состоянии, в котором я никогда не видел ее.
– Да, и что же ты сделал, когда она истекала кровью и ее рвало, как никогда прежде? Ты сделал это.
– Он указал на сломанный стек, валявшийся на полу у ног Сорена.
– А теперь она ушла. Может, тебе следовало остаться в Риме с Папой. Тогда, она все еще была бы здесь.
– Если бы я был здесь, я бы не позволил ей пройти через это одной. Если бы ты позвонил мне...
– Я сказал ей позвонить тебе. Она отказалась. Сказала, что не хочет обременять тебя решением. Она должна была принять его самостоятельно, чтобы это никогда не было на твоей совести. Я никогда не видел ее более напуганной, и даже тогда она думала о тебе.
Сорен молчал, но взгляд не отводил. Он удерживал взгляд Кингсли, без капли извинения.
– Забавно, - сказал Кингсли, внезапно осознав.
– Десять лет я считал ее другой. Да, она прекрасна, сверхъестественно прекрасна. Извращенная. Умная. Мечта каждого мужчины. Но я всегда думал, что, возможно... она была недостаточно хороша для тебя. Эта маленькая девочка из Ниоткуда, штат Коннектикут, с никчемной матерью и дерьмовым отцом. Как она вообще могла быть достойна тебя? Теперь начинаю думать немного иначе. Ты прячешься за своей колораткой и играешь в Бога, пока остальные исполняют твои приказы и страдают от последствий. Ты получаешь славу. У нее появляются синяки.
– Интересно, ты репетировал эту речь весь прошедший год?
– Нет, - ответил Кингсли.
– Последние двадцать лет.
– Двадцать лет? Тогда я ожидал бы более длинной речи.
За это Кингсли чуть не ударил его снова.
– Я привык думать, что ты ходишь по воде, - сказал Кингсли, глядя Сорену в глаза.
– Теперь я знаю, что ты тонешь, как и все мы.
– Я тону, - ответил Сорен, и Кингсли остановился в дверях. Вот опять - звук трескающейся яичной скорлупы в его сердце. Он проигнорировал это.
Кингсли вышел из святилища и из церкви, прежде чем Сорен успел сказать еще хоть слово или прежде, чем Кингсли успел сказать что-нибудь, о чем он мог бы когда-нибудь пожалеть.
Роланд в мгновение ока выскочил из машины, открывая дверь для Кингсли.
– Куда теперь, сэр?
– Домой, - устало ответил Кингсли.
Часом позже Роланд остановил машину перед особняком, и Кингсли вышел сам, с сумкой в руке. Он забыл, что у него есть люди, которые открывают для него двери, несут его сумки. Его слишком долго не было. Так долго, что думал, что почувствует что-то, когда приедет в свой дом. Облегчение? Счастье? Удовлетворенность? Но он ощущал только смирение. Он убежал из дома, как ребенок, поругавшийся с отцом. Он убежал в большой мир, и большой мир снова отправил его домой. Вот вам и возвращение блудного сына. Ни откормленного теленка ради него. Ни пира. Ни фанфар.
Он открыл входную дверь, и шестнадцать футов понеслись на него в вихре любви и меха. Он бросил сумки и опустился на колени, пока его черные ротвейлеры скулили и выли, почти обезумев от счастья снова увидеть его. Он позволял им запрыгивать на себя, облизывать, и опрокинуть на спину от радости.
– Я собиралась устроить тебе вечеринку по случаю возвращения домой, - раздался голос с верхней площадки лестницы. Кингсли поднял глаза и увидел девушку с коротко стриженными каштановыми волосами, вприпрыжку спускающуюся по ступенькам.
– Но дети сказали, что не хотят тебя делить.
Каллиопа была в своей обычно униформе - клетчатая юбка, гольфы и кардиган большого размера. Она была его замаскированным дьяволом - злобным компьютерным гением, который выглядел как школьница, потому что она была таковой.
– Они собственники, - сказал Кингсли, поднимаясь с пола. Каллиопа остановилась на нижней ступеньке и Кингсли подошел к ней.
– Ты выглядишь иначе.
– Все дело в прическе, - ответила она, вращая головой по сторонам.
– Нравится?
– Это tr`es French. Ты выглядишь как Коко Шанель.
– Я приму это за комплимент.
– Я сказал, что ты выглядишь как француженка. Нет более высокого комплимента.
Она рассмеялась и скрестила руки на груди.
– Мне можно обнять своего босса?
– спросила она.
– Или это будет странно?
– Ты же не собираешься приставать ко мне, не так ли?
– спросил он.
– Нет. Я буду хорошо себя вести.
– Тогда да, ты можешь обнять меня.
Каллиопа подалась вперед и обняла его.
– Ты слишком худой, - сказала она ему на ухо.
– Тебе нужно поесть. Я закажу доставку из La Grenouille. И тогда мы сможем снова посмотреть «Матрицу».