Девственница
Шрифт:
Когда ее оргазм утих и ослаб, Кайри лежала на одеяле, делая короткие неглубокие вдохи. Элли провела следующий час, лаская и прикасаясь к каждому дюйму Кайри. Массируя ее тело, помечая его.
– Мои ладони, - сказала Элли, лелея ладони и пальцы Кайри, один за одним.
– Не так ли? Можешь говорить.
– Твои руки, - ответила Кайри, шевеля пальчиками для Элли.
– Мои руки, - сказала Элли, скользя вверх и вниз по длине рук Кайри.
– Твои руки.
– Моя спина, - сказала Элли, массируя спину Кайри. Особое удовольствие ей доставляли поясница, тонкая талия и бедра.
– Твоя спина.
Она
– Моя Кайри, - сказала Элли с последним поцелуем.
– Моя голубка.
– Твоя Кайри, - прошептала Кайри в рот Элли.
– Твоя голубка.
Когда Элли закончила заявлять права на каждую частичку тела Кайри, она помогла ей одеться и подняться на ноги. Она заставила ее кончить три раза, и теперь у Кайри кружилась голова, она была слаба от удовольствия, как Элли была слаба от счастья. В ее сердце было то, чего не было, когда она приехала сюда несколько месяцев назад, - надежда. Настоящий агент хотел получить ее книгу. Кайри хотела ее. Они планировали уйти, вернуться в мир. Элли могла бы работать и заниматься писательской карьерой. Это она могла. Этого она хотела. Она видела, как все это сбывается: домино падает перед ней, тумблеры поворачивались. Они могли бы жить вместе, она и Кайри. Она как-нибудь справится с этим, и сделает это сама, без Сорена.
Взявшись за руки, они пошли между деревьями обратно в аббатство. Молча они проскользнули внутрь, и Элли проводила Кайри до самой двери ее кельи. Где-то в другом коридоре раздались шаги. Кайри затащила ее в крошечную комнату и тихо закрыла за ними дверь.
Элли схватила ее и целовала снова и снова, страх быть пойманными заставлял ее сердце колотиться, а кровь кипеть. Она вспомнила эти ощущения, восторг от наслаждения запретным. Иногда она задавалась вопросом, хотела ли она Сорена несмотря на тот факт, что он был священником, или из-за него.
– Спасибо, что рассказала правду, - сказала Кайри самым тихим голосом. Если их застукают... ну, какое это имело значение? Они все равно уходили.
– Мне нужно было знать.
– Ты это заслужила.
– С тобой все будет хорошо?
– спросила Кайри.
– Когда ты вернешься туда, во внешний мир?
– О чем ты?
– Я имею в виду, ты ведь не вернешься к нему, правда?
– Нет, - ответила Элли.
Вдалеке она услышала какой-то звук. Просто мотоцикл вдали, его двигатель урчал и гудел, задержавшись у знака «Стоп». Сорена? Может быть. Она подошла к окну, чтобы лучше слышать, подошла к нему, как будто ее тянула к этому звуку невидимая нить, обернутая вокруг ее сердца.
Кайри потянулась и взяла руку Элли в свою, остановив ее на полпути.
– Пошли в постель, - сказала Кайри.
– Пожалуйста? Будь со мной. Еще один раз сегодня.
Элли подтолкнула ее к кровати и уложила на спину. Завтра они будут уставшими, но кого это волнует?
Она слышала, как мотоцикл за воротами уезжал.
Она была в безопасности. Кто бы это ни был, он уехал.
Она сказала Кайри правду. Она не вернется к нему.
Не сейчас.
Не потом.
Пока нет.
Глава 31
Нью-Йорк
Каллиопа отправила «Роллс-Ройс»
– Сначала Уэйкфилд, - сказал он.
Его водитель, юный полубезработный актер по имени Роланд, сделал, как велел Кингсли.
Глубокое, до костей, изнеможение охватило все тело Кингсли. Он снова чувствовал себя солдатом, вернувшимся с боя, раненым, уставшим и онемевшим. Водитель заметил, что он сбросил лишний вес и процитировал ему Шекспира. По словам Роланда, Кингсли был тощ, в глазах холодный блеск, и Кингсли посчитал отсылку к Юлию Цезарю уместной. Сегодня в его дерьмовом списке были люди, обладающие слишком большой властью. Пришло время немного поговорить с одним из них.
– Мне оставить вас и вернуться позже?
– спросил Роланд, когда открыл дверь «Роллса» для Кингсли.
– Жди меня, - ответил он парню.
– Это не займет много времени.
Сегодня была суббота, и Сорен всегда служил мессу по субботним вечерам. К этому времени служба уже закончилась, но, зная привычки Сорена, он все еще был либо в церкви, либо в доме священника. Он не мог уйти далеко.
Кингсли был рад увидеть, что в церкви нет верующих, когда он вошел в нее. В данный момент он едва ли годился для человеческого общества. Последний раз он принимал ванну вчера в океане, и он не спал и не брился два дня. На нем была вчерашняя одежда - темные брюки, черная футболка. Он оставил черный жакет в «Роллсе», а Джульетту оставил на Гаити.
Он знал, что больше никогда ее не увидит. Единственная женщина, с которой он мог бы провести свою жизнь, а она приказала ему уйти от нее и из ее жизни.
Он потерял все. Снова. Он уже должен был привыкнуть к этому, подумал он, потерять все и всех, кого любил. У него определенно было достаточно практики, чтобы быть экспертом в этом. Если бы только можно было получить деньги за потерю людей, которых ты любил, Кингсли мог бы стать профессионалом.
Внутри святилища Кингсли увидел знакомую белокурую голову, обращенную к фасаду церкви. Голова была слегка наклонена. Он молился. Хорошо. Кингсли надеялся, что Бог сейчас слушает его, поскольку он тоже хотел Ему кое-что сказать.
Кингсли сделал один шаг вперед по деревянному полу, и этого было достаточно чтобы известить Сорена о своем присутствии. Белокурая голова повернулся, и священник поднялся со скамьи. Возможно, ему потребовалось на секунду больше обычного, чтобы узнать Кингсли. Карибское солнце превратило его оливковую кожу в бронзовую. Его волосы стали длиннее и нуждались в стрижке, и он не переоделся в свою обычную униформу из дорогих костюмов на заказ, ботинок и всего прочего. Сорен направился к Кингсли длинными целеустремленными, почти нетерпеливыми шагами.
Сорен тоже выглядел изможденным, словно все это время тайно скорбел.
Его шаги ускорялись по мере приближения к Кингсли, и ему потребовались все силы, чтобы не ускорить неизбежное и не пойти ему навстречу.
– Кингсли, - выдохнул Сорен его имя, скорее прошептал. Вздох облегчения, удивления. И Кингсли почувствовал облегчение, увидев его живым, облегчение, увидев, что он стоит, облегчение, просто увидев его, этого человека, которого он любил всю свою жизнь.
Сорен начал было говорить что-то еще, но Кингсли остановил его быстрым резким ударом в лицо.