Девушка индиго
Шрифт:
Ноги сами понесли меня к двери Бена.
Дверь была открыта, и выражение, промелькнувшее на лице Бена, показалось мне легким удивлением. Он как будто ждал кого-то другого, а явилась я. То есть не то чтобы он меня совсем не ждал… В общем, я восприняла это как разрешение войти, но одновременно так занервничала, что почудилось, будто сердце сейчас выпрыгнет – оно колотилось уже где-то в районе горла, невозможно было ни сглотнуть, ни заговорить.
Бен стоял с обнаженным торсом и держал в руках мокрую тряпицу. К горькому запаху щелочного мыла с миртовой отдушкой
Похоже, я отвлекла его от умывания.
Мгновения летели в полной тишине. Лицо друга было таким привычным и вместе с тем незнакомым.
На груди у Бена висел маленький кожаный мешочек, и я чуть не вздрогнула, вспомнив его.
Бен отступил, впуская меня в свое жилище.
Но я вдруг оцепенела, ноги словно приросли к земле.
Тогда он, увидев, что я не двигаюсь, бросил:
– Сейчас выйду.
И дверь закрылась у меня перед носом.
Я перевела дыхание, добрела кое-как, шелестя опавшими листьями и сосновыми иголками, до лежавшего на земле бревна, и уселась.
Бен вышел через несколько минут. Он опустился на другой конец бревна, уперев локти в колени и свесив ладони.
У меня пылали щеки, несмотря на утреннюю прохладу; перед мысленным взором Сара спешила к своей двери.
Я знала, что мне нужно отступить, потому что Сара заслуживает счастья. А уж Бен – тем более.
– Я ее видела. – Слова вырвались сами, и мне захотелось откусить себе язык.
Бен посмотрел на меня – мне показалось, он хочет спросить, о чем я. Эта его ужасная манера избегать разговоров со мной и открывать рот лишь в ответ на вопрос превращала общение в сущую муку. Он был рабом, а я госпожой.
– Я видела, как она вышла отсюда, – голос у меня дрогнул. – Сара.
Ужаснувшись от того, что выдала свои чувства, вызванные визитом Сары к нему, я крепко сжала челюсти, чтобы не ляпнуть еще что-нибудь лишнее.
Это было не мое дело.
Но Бен не заметил, что со мной творится, – он доставал из кармана ножик и деревяшку.
Господь свидетель, как мне хотелось забросать его вопросами: «Почему ты на меня злишься? Ты скучаешь по нашей былой дружбе? У тебя появились новые друзья, или я единственная? Как поживает твоя бабушка?» Нет, последний вопрос я бы вычеркнула – Бен не мог знать о своей бабушке, потому что его давно продали на другой остров. Их разлучили. Это было обычное дело – близких родственников разлучали, продавали по отдельности, и они больше никогда не видели друг друга. И я намерена была не допустить, чтобы подобное произошло на плантации Уаппу. Я дала Саре слово. Саре, которая следила за тем, как я нарезаю круги вокруг Бена, столь внимательно, что я и спиной ощущала ее взгляд.
– Это тот самый мешочек, который сшила тебе бабушка? – спросила я, указав на талисман, висевший у него на шее. Память вдруг ярко высветила тот день, когда я начала учить его грамоте: Бен берет щепотку земли в том месте, где мы стоим, и кладет ее в такой же кожаный мешочек.
Он кивнул в ответ на мой вопрос.
– Ты… ты знал, куда
Бен отвел взгляд в сторону.
– Да, – кивнул он и испустил вздох.
– Я имею в виду – знал, что он везет тебя ко мне, а не просто в Южную Каролину?
– Да, – повторил Бен. – Он здесь по моей воле.
– Что? – Я запнулась от изумления и продолжила: – Зачем?
– Тебе нужна была моя помощь, – сказал Бен, и лезвие ножа заскользило по бруску у него в руке.
От того, как поразительно его слова совпали с тем, что я услышала во сне, у меня по спине пробежал холодок. Я уставилась на собственную ладонь, поднесла ее к лицу, чтобы проверить – а вдруг это тоже сон? Рука выглядела, как настоящая, и по ощущениям была настоящей.
– Мне и правда нужна твоя помощь, но ты не хочешь со мной разговаривать. А Кромвель – напыщенный грубиян. А… а я хочу вернуть себе друга. Я по тебе скучала.
Бен издевательски хмыкнул, и у меня кровь прилила к щекам, к горлу подступил ком.
– Почему ты не научила Квоша читать? – произнес он вдруг, с вызовом вскинув подбородок. – И детей почему не учишь?
– Я… – Этот вопрос меня ошеломил, потому что и вопрос Квоша – почему Бен умеет читать – тоже не шел у меня из памяти; возможно, он и был причиной моего странного сна.
После того разговора с Квошем я несколько дней нетерпеливо ждала, когда Бен, опять уехавший куда-то с Кромвелем, вернется на плантацию. И сама не знала зачем. Чтобы спросить у него совета? Или попросить помочь Квошу доделать инструменты и оборудование для производства индиго? Или же поинтересоваться у него, почему он сказал Квошу, что обучен грамоте?
Я встала и прошлась туда-обратно.
– Обстоятельства были другие, когда я учила тебя. На Антигуа все было иначе. Мы были детьми. А для взрослых есть правила и законы. Я…
Бен тоже встал и шагнул ко мне. За эти несколько минут нашей беседы он смотрел на меня дольше и внимательнее, чем за все время со дня своего прибытия с острова Монтсеррат.
– Lache, – процедил он сквозь зубы. И повторил по-английски: – Трусиха.
Кровь жаркой волной прилила к моему лицу, дыхание перехватило.
– Как ты смеешь…
Он вскинул бровь:
– Зачем ты обучила меня грамоте? Чтобы позлить свою мамашу? Или это была просто игра? Но ты изменила мою жизнь. Почему не сделаешь то же самое для Квоша?
Я поверить не могла, что со мной разговаривают таким тоном.
Однако в этом не было ничего удивительного.
Так со мной мог разговаривать только Бен.
Потому что между нами исчезли различия, разделявшие белых людей и негров, рабов и господ.
– Тебе очень нужно индиго? – спросил он.
– Да, – прошептала я.
– Почему?
– Я… – Моя ладонь сама прижалась к горлу, словно таким образом можно было обуздать готовые вырваться слова. Под пальцами заполошно билась жилка. Как можно было признаться ему в моей эгоистичной мечте и одновременно попросить о помощи?