Девушка индиго
Шрифт:
– Смотри, как лист наполняется соками, как его края начинают загибаться вниз, будто сам он всей поверхностью рвется вверх, к солнцу. Скоро настанет время собирать урожай. Может, через несколько недель.
Я всматривалась изо всех сил, но, честно признаться, не видела того, о чем он говорил. Темные выразительные глаза Бена были серьезными, гордое лицо с резкими чертами не отражало и тени улыбки. И я кивала – мол, да, все вижу, – отзываясь скорее на мелодичный рокот его голоса, чем на слова.
Бен меня завораживал.
В
– Ты же не видишь ничего, – вздохнул Бен.
– Вижу! – запротестовала я. – Прости, я задумалась.
На его лице мелькнуло разочарование, он отпустил ветку и начал вставать с земли.
– Подожди, я слушала тебя внимательно, просто… – Я потянулась к нему, чтобы остановить, но не удержала равновесие и, качнувшись вперед, ухватилась за его руку.
А дальше я замерла, зачарованно глядя, как наши пальцы переплелись. Это было похоже на черно-белую клавиатуру клавесина.
У меня запылали ладони.
Я чувствовала жар его руки, шероховатую поверхность кожи, создававшую такой разительный контраст с моей. Голова закружилась, я поняла, что не могу сделать вдох. И воздух между нами застыл, как будто Бен тоже утратил возможность дышать. Я оторвала взор от наших переплетенных пальцев, взглянула ему в лицо – Бен тоже не шевелился, зачарованный, как и я. На миг его пальцы сжались крепче, а потом он вздрогнул, свободной рукой схватил меня за запястье и расплел наши пальцы – неохотно, словно лишь часть его этого желала.
Бен поднялся.
И я тоже кое-как выпрямилась, неловко, пошатываясь, потому что мне никто не помог. Не помог, поскольку это означало бы новое прикосновение.
Лицо мое полыхало жаром. Запоздало ахнув, я развернулась и поспешила к дому.
27
– Это недопустимо! – Маменькин голос заметался эхом по маленькому рабочему кабинету. Мы только что насладились чудесным осенним ужином из оленины с тыквой и теперь, уложив Полли спать, грелись у камина. – Ты проводишь слишком много времени с этим… с этим…
– С Беном, маменька, – спокойно подсказала я и, подойдя к огню, который весело потрескивал в камине, поворошила угли кочергой.
Погоды стояли необычно холодные для октября, и я уже опасалась ранних заморозков – все время думала, что, чем раньше мы соберем индигоферу, тем будет лучше. Но Бен с Кромвелем упрямо твердили, что нужно подождать еще несколько дней. По каким признакам они это определяли – вернее, Бен определял, – для меня оставалось загадкой.
Я только что ввела маменьку в курс нашей эпопеи с индиго, но сама уже довольно давно не выходила на поле с Беном.
– Его зовут Бен. И вы знали его, когда он был ребенком. Вам известно, что он хороший, добрый человек. И что он мой друг. Мой лучший друг.
При этих моих словах маменька издала пронзительный стон и откинулась на подушки.
Я устремила взор на потемневшее небо за окном. Обычно, если я не обращала внимания на маменькины театральные позы, она быстро заканчивала представление.
– И еще ты учишь читать негритянских детей! – Маменька тряхнула головой. – Читать! – повторила она, словно сама своим ушам не поверила с первого раза.
– Да, мама. Недавно начала. Они всего лишь дети, и я преподаю им основы грамоты. Вряд ли они благодаря этому знанию сразу поднимут мятеж.
– Но это незаконно!
– Вы собираетесь на меня донести? – поинтересовалась я и поплотнее задернула зеленые парчовые шторы, чтобы ночной холод не проникал в комнату.
– Конечно нет. Я никому не скажу. Иначе нас оштрафуют – и что мы тогда будем делать?
– Правильно, – кивнула я. – Денег нам и так не хватает.
– И ты тоже не должна никому об этом говорить, Элиза. Слышишь меня?
– Да, маменька.
– Как скверно, что мне придется написать твоему отцу, что ты проводишь столько времени с этим… с этим…
– С Беном, маменька.
– Да, уж отец-то тебя вразумит.
– В том, чтобы проводить время с лучшим другом нет ничего предосудительного, – ровно произнесла я, но ее признание в том, что она опять намерена пожаловаться отцу, меня разозлило.
– Это ты так думаешь, – раздраженно фыркнула она. – Я твоя мать, Элиза, и я хорошо тебя знаю. Ты до того любишь все живое – людей, растения, всякую Божью тварь, – что, я боюсь, не сумеешь распознать границу, прежде чем ее перейти. Сколько таких границ ты уже перешла? А я ведь вижу, как он на тебя смотрит.
У меня внутри все похолодело, и я порывисто повернулась к матери, сделав вид, будто возмущена ее инсинуациями. Но по правде говоря, я была потрясена ее метким замечанием.
– О, я вас умоляю! – Мне с трудом удалось это выговорить, потому что в горле встал ком. – Если он мой лучший друг, значит и я для него тоже лучший друг. Не более того. К тому же… – продолжила я, хотя горло у меня сдавило еще сильнее от того, что я собиралась сказать. – К тому же куда больше времени, чем со мной, он проводит с Сарой. Возможно… – Я закашлялась и подошла к камину. Мне долго не хотелось этого замечать, но я должна была признать, что живот Сары заметно округлился. – Возможно, именно там и кроются истинные страсти, на которые вы намекаете.