Девушка из цветочной лодки
Шрифт:
Люди дремали в тени, едва шевелясь, чтобы дать мне пройти. Я на цыпочках прокралась по раскаленным палубным доскам к поручням в тени грот-мачты, перегнулась через борт и уставилась в прозрачную зеленую воду. Мимо проплыл косяк рыб; на глубине вода, наверное, была прохладной. Крошечные крупинки морской пыли мерцали под поверхностью. Я потянулся, чтобы зачерпнуть созвездие звезд.
— Ну-ка брысь оттуда! — Ко мне сзади подошел тхаумук.
— Я умею плавать.
— А я сказал — отошла!
— Боишься, что я упаду и утону? Капитан тебе спасибо скажет.
— Не он
— Да пошел ты знаешь куда, — пробормотала я, выпрямила руки и с легкостью скользнула за борт.
Грудь и бедра задрожали от внезапного холода, а потом я расслабила мышцы, перестав ориентироваться, где верх, где низ. Сколько я уже тут? Кругом вода, ухватиться не за что.
Я была не в силах дышать и снова превратилась в младенца, безмолвного и свободного, далекого от мирских забот.
Вынырнуть за глотком воздуха было все равно что прервать поцелуй, втянуть чистый, прохладный воздух, торопясь снова уйти на дно. Хотя я ни разу не целовалась ради удовольствия, я догадывалась, каково это, когда тебя опьяняет страсть.
Передо мной болтался конец веревки. Я протерла глаза, но увидела только переплетение вытянутых рук.
— Наверное, ты в обморок упала! — крикнул какой-то мужчина.
Женщина крикнула:
— Хватайся за веревку!
Шляпа плавала на расстоянии вытянутой руки. Я бросила ее в сторону встревоженных лиц над поручнем.
Сделав три глубоких вдоха, я снова погрузилась в пучину, рассекая руками воду, которая затягивала меня все глубже. Я купалась в ярко-зеленой воде в тени корабля. Подо мной были бездонные глубины, вверху — кристально-чистый свет. Кругом поблескивали серебристые рыбы. Я попыталась сделать круг, но одежда облепила тело, и я с трудом могла выпрямиться.
Я вынырнула, легкие горели от нехватки воздуха. Джонка наклонилась под тяжестью команды, столпившейся у одного борта и зазывавшей меня обратно. Ястреб сложил ладони рупором вокруг рта и что-то проорал, но я не смогла разобрать ни слова.
— Умеешь плавать? — крикнула я. — Прыгай сюда! Я тебя научу!
Тхаумук пробился к поручням, схватился за веревку, словно за хлыст, и я услышала его голос:
— Ну-ка быстро на палубу! Если капитан узнает…
Я не сомневалась, что Ченг Ят все равно узнает, и поднесла руку к уху, притворяясь, что не слышу. Тхаумук продолжал орать, перекрикивая всеобщий гвалт и бульканье воды в ушах:
— Купаться запрещено!
Было ли это игрой света? На мгновение лицо тхаумука превратилось в лицо отца. Я вспомнила день, когда А-ба сообщил, что больше мне плавать нельзя: из скромности, в целях соблюдения гигиены, но, самое главное, по традиции девочкам запрещалось входить в воду с того момента, как им исполнялось десять.
Я набрала в рот воды и выплюнула ее фонтаном. К черту традиции! К черту всех папаш и тхаумуков. Руки и ноги до сих пор не забыли движения при плавании.
— Я жена капитана, и я говорю, что купание разрешено!
Я снова нырнула, развлекаясь
— Женщинам тоже можно! — закричала я.
С носа раздался крик. В воду спрыгнула жена молодого моряка, потом она вынырнула и забила руками по воде, заходясь криком:
— Не умею плавать! Не умею плавать!
Я подплыла к ней, но прыгунье уже сбросили веревку, однако девушка, уцепившись за ее конец, отказалась лезть обратно, хихикала и бултыхала ногами.
В следующий раз я нырнула глубже, погружаясь в темные воды, пока руки не загорелись, а легкие не запротестовали.
Я выплыла глотнуть воздуха, чувствуя, что лицо охвачено жаром и я почти пьяна. Потом снова нырнула, петляя среди брыкающихся ног, вынырнула и снова ушла в глубину, проплыв под днищем корабля. Затем я вынырнула за глотком воздуха, а потом погрузилась еще глубже, превозмогая себя, не обращая внимания на громкие протесты легких. Я спускалась ниже и ниже, пока тело не сдалось.
Когда я наконец вынырнула, солнце закрыли тучи, холодный ветер прошелся по воде белой рябью. Корабль словно отряхнул с себя дремоту.
Я вылезла из воды самой последней, дрожа и скользя по мокрой от дождя палубе.
Когда небо прояснилось, жара вернулась с новой силой. Я сидела в дверях каюты, расчесывая волосы; давно дремавшие мышцы благодарно ныли. Люди сидели в тени, радостно болтая. Одна женщина подняла на меня глаза и улыбнулась. В воздухе пахло умиротворением, а еще — куриным бульоном с камбуза.
Я вошла в каюту, чтобы оставить в дар масло для волос в святилище Тхин Хау — как женщина она бы меня поняла. Когда я снова вышла, к джонке пришвартовался сампан. Тхаумук замахал руками и принялся что-то кричать Ченг Яту еще до того, как тот поднялся на палубу. Я догадалась, о чем речь.
Множество ног с топотом поднялись по трапу, затем передо мной возник капитан, воняющий потом и вином. Он оттолкнул чашу с маслом.
— В каюту!
Ченг Ят попытался ухватить меня за волосы, но не смог из-за скользкого масла, тогда он преградил мне путь, прижав к поручням.
— Что, черт возьми, ты творишь?!
Спорить с ним было бесполезно, поэтому я отвернулась и принялась яростно причесываться.
— Выкидывать женщин за борт! Подстрекать команду к мятежу!
— Я и не думала…
— Тхаумук говорит, что ты не выполняла его приказы.
— Было жарко! Все подыхали со скуки. Сам спроси! — Народ собрался внизу на палубе, чтобы поглазеть на драму. — Скажите ему! Вы чуть не зажарились на солнце заживо! И прыгнули по собственному выбору.