Девушка по имени Судьба
Шрифт:
— Ладно, Хименес, поговорим обо всем потом, — сказал Энрике. — Я должен торопиться. Меня ждет бой.
Поцеловав Хименеса в щеку, он поскакал дальше и вскоре наткнулся на труп Адальберто.
— Какое несчастье! — повторял Энрике, копая могилу для человека, который был его другом. — Адальберто! Как же так?.. Проклятые дикари!..
Приказав солдатам сколотить деревянный крест, он сам вырезал на нем имя и фамилию покойного. Затем, молча постояв у холмика, над которым высился крест, двинул свое войско дальше.
Путь их пролегал
— У нас такая беда! — бросился он к капитану.
— Теперь вы будете защищены, — сказал Энрике.
— Но мертвых уже не воскресить, — вздохнул Браулио. — Хулиана погибла, и сеньор Адальберто!..
— Да, я знаю, — тоже вздохнул Энрике. — Я сам его похоронил.
— Хорошо, хоть я успел спасти госпожу, — продолжил Браулио, и Энрике взволнованно воскликнул:
— Мария здесь?
— Нет, капитан. Я говорю о сеньоре Виктории. Индейцы убили ее ребенка и мужа — сеньора Адальберто.
— Вот, значит, как? — в раздумье произнес Энрике, — Виктория и Адальберто… Отведи меня к ней, Браулио.
— Да, конечно, — засуетился тот, — только вы будьте поосторожней с нею. Она не в себе. Я боюсь за ее рассудок.
Однако войдя в комнату Виктории, они ее там не обнаружили. И во всем — имении не нашли ее.
— Что же с нею теперь будет? — плакал, не стыдясь своих слез, Браулио. — Нельзя было оставлять ее одну!.. Что я скажу сеньоре Асунсьон? Не уберег я молодую госпожу, не уберег!..
Энрике велел солдатам прочесать окрестности, но Виктория уже ушла слишком далеко от имения. Безумие вело ее к тому месту, где она оставила Адальберто. И, увидев свежую могилу, она не сразу поняла, кто здесь захоронен. Долго вглядывалась в буквы, вырезанные на кресте, и не могла сложить их в слова.
Наконец ее сознание чуть-чуть прояснилось, она прочитала надпись на кресте. С плачем бросилась обнимать сырой земляной холмик, причитая над своей несостоявшейся любовью и не видя никакого просвета в будущем.
Обессилев от рыданий, долго еще лежала Виктория рядом с могилой Адальберто, а затем встала в полный рост.
— Прощай, мой дорогой друг, — вымолвила она потрескавшимися губами. — Какой-то добрый человек похоронил тебя здесь. А где мой сын? Где наш маленький Адальберто?.. Господи, почему Ты так жесток со мной? Почему не дал мне хотя бы взглянуть на него в последний раз? Никогда Тебе этого не прощу! Слышишь, никогда!
Послав это страшное проклятие Всевышнему, она вновь побрела по степи — без цели, без дороги, пока не прибилась к пьяным бродягам, которые напоили ее вином и согрели у своего костра.
А затем один из них увел захмелевшую, полубезумную Викторию в придорожную хижину и воспользовался этой нечаянной добычей по своему разумению.
Горько заплакала Асунсьон, приехав с Шанке в «Эсперансу» и узнав, какая беда свалилась на ее любимую племянницу.
— Бедная Виктория! Она была беременна… Вот почему
Прощаясь с безутешной Асунсьон, Энрике клятвенно пообещал ей, что отомстит виновным за содеянное зло.
— А вы знаете, кто во всем этом повинен? — бросила ему в сердцах Асунсьон, и эти ее гневные слова долго еще звучали в ушах Энрике.
Вернувшись в свой форт, Энрике еще успел проститься с Хименесом, который умер у него на руках.
— Прости, я не сумела его спасти, — сказала горестная Росаура.
— Не казни себя, — обнял ее Энрике. — Не ты повинна в том, что гибнут люди, что я потерял сразу двух своих друзей, что молодая женщина, девочка, которую я знал веселой и жизнерадостной, обезумела от горя и бродит где-то по степи… Господи, что же мы все натворили? Когда придет конец этому кровопролитию?!
Для Гонсало наступили весьма ответственные дни. Он ни на шаг не отходил от Марии, боясь упустить момент родов. И когда они, наконец, начались, решительно приступил к осуществлению своего изуверского плана.
Прежде всего, ему надо было выставить из дома тестя — под любым предлогом. И он сказал Мануэлю, что того будто бы вызывает к себе депутат Байгоррия.
— Но не могу же я сейчас оставить Марию, — возразил Мануэль.
— Не волнуйтесь, Доминга уже пошла за доктором, — успокоил его Гонсало. — А Байгоррии я пообещал, что вы приедете к означенному часу.
Обязательный Мануэль не мог подвести зятя и поступил в соответствии с расчетом Гонсало — уехал, доверив дочь ее опасному супругу.
Доминга же не дошла до доктора Падина: по дороге на нее напали бандиты и, ударив тяжелым предметом по голове, оттащили старую няньку в глухое место.
А тем временем в доме Оласаблей появилась повитуха Рамона и, передав Гонсало завернутую в одеяльце дочь Маргариты, занялась роженицей.
Гонсало с нежностью глядел на девочку, говоря ей:
— Клянусь, ты будешь богата и счастлива. Я, твой отец, не пожалею для этого сил. Никого не пощажу, только бы ты, моя доченька, была здорова и жила в роскоши. Потерпи немножко, скоро я представлю тебе твою маму.
Он старался не слушать, как за стеной стонала и кричала Мария, как мучилась она, рожая другого ребенка, отцом которого тоже был Гонсало. Того, другого, ребенка он считал чужим и недостойным жить на белом свете. Головорезы Бенито затаились наготове, ожидая только сигнала от дона Линча.
Марии же, по плану Гонсало, отводилась другая роль: он великодушно даровал ей жизнь — в обмен на то, что она, именно она, вырастит его дочь. Единственную, как он полагал, его дочь.
А между тем в соседней комнате Рамона уже приняла на руки младенца, рожденного Марией. Это была тоже девочка — хорошенькая, похожая на мать, беззащитная.