Девушка по имени Судьба

Гланк Гуиллермо

— Я не смогу теперь с нею общаться, — сказала она. — И никогда не прощу краснокожим ублюдкам того, что они убили самых дорогих мне людей!

— Но Асунсьон нашла в этом мальчике утешение, — попыталась Мария смягчить сердце Виктории. — Он вырос благородным человеком.

— О чем ты говоришь? — с изумлением посмотрела на нее Виктория. — Никогда жестокий дикарь не может стать человеком, и уж тем более — благородным!

Лусия едва выносила Камилу, которой она вынуждена была показывать

дом, сад и конюшни. Особенно ее бесило то, что Камила задавала много вопросов о дедушке и бабушке, которых Лусия считала только своими.

При первой же возможности она улизнула от кузины, сбежав к отцу.

— Не могу ее видеть! Такая нахальная: таращится на все так, будто вернулась в свой дом!

— А мне Камила, наоборот, показалась скромной, — заметил Гонсало. — Ты будь с нею поласковей, не груби ей. Не забывай, что ее мать — единственная прямая наследница всего состояния Оласаблей. Ведь твоя мама была их приемной дочерью.

— Ты думаешь, у нас могут возникнуть из-за этого проблемы?

— Надеюсь, мне удастся поладить с Викторией, но тебе придется мне в этом помочь. Тетя Виктория не должна почувствовать с нашей стороны неприязни.

— Я постараюсь, — заверила его Лусия.

— А пока я прошу выполнить одно важное поручение, — сказал Гонсало. — В моей комнате стоит металлический ящик с бумагами. Отбери, пожалуйста, все, где хотя бы мельком упоминается «Эсперанса». Ты поняла меня?

— Да, папа.

— Умница моя! — поцеловал ее в щеку Гонсало. — А я должен ненадолго уйти по делам.

Естественно, он не сказал дочери, что отправляется к Бенито с очень важным поручением. По плану Гонсало, Бенито должен был ближайшей ночью сжечь дотла весь архив нотариуса Ирибарне, в котором хранилось и завещание Мануэля, и его договор о передаче «Эсперансы» в собственность Асунсьон.

А вернувшись домой, он сам сжег копии этих документов, найденные для него Лусией в металлическом сейфе деда.

Утром, когда Бенито доложил об успешно проведенной операции, Гонсало приступил ко второй части плана: теперь ему надо было сделать своими союзницами Марию и — главное — Викторию.

Против его ожиданий, Мария активно вступилась за Асунсьон, заявив, что не позволит ущемлять интересы тетки.

— Но у нее нет юридических прав на имение! — гнул свое Гонсало.

— Если отец и не оставил завещания, то это не значит, что мы должны поступать бесчеловечно! — парировала Мария.

Виктория, видя, как расстроена сестра, вызвалась сама поговорить с Гонсало и убедить его не обижать Асунсьон.

Однако, войдя в кабинет Гонсало, она очень легко согласилась с тем, что родовое имение Оласаблей не должно принадлежать краснокожему.

Гонсало, не ожидавший такой поддержки со стороны Виктории, воспользовался ситуацией и пошел еще дальше.

— Я надеюсь, ты с дочкой будешь жить теперь в этом доме, — сказал он.

— Боюсь, как бы мы не стали для

вас помехой, — ответила Виктория.

— Ну что ты! Это твой дом! Мы будем только рады! — с горячностью стал уверять ее Гонсало. — Более того, ведь ты единственная родная дочь дона Мануэля, и я просто не позволю вам с Камилой уйти отсюда.

— Хотелось бы верить в твою искренность, — задумчиво молвила Виктория. — Когда-то мы с тобой заключили союз врагов, а теперь настала пора объединиться в союз друзей?

— Полагаю, это будет самым разумным решением, — улыбнулся Гонсало. — Как прямая наследница, ты подпишешь доверенность на мое имя, и я незамедлительно займусь имением. Обещаю, что индейцу оно не достанется. А бумаги отца ты можешь посмотреть хоть сейчас.

— Я сделаю это чуть позже. Давай свою доверенность, я подпишу ее.

Вернувшись к Марии, Виктория сказала, что ей не удалось убедить Гонсало, так как документа о владении Асунсьон «Эсперансой» не существует.

— Боже мой! Мне стыдно, что я замужем за таким подлецом! — только и смогла вымолвить Мария.

Виктория же отправилась на кухню, чтобы тайком выпить там чего-нибудь покрепче — многолетнее пристрастие к спиртному давало о себе знать.

Едва она успела осушить рюмку, как в кухне появилась Доминга, напугав Викторию.

— Что-то на душе неспокойно, — смущенно молвила та, кивнув на графинчик с ликером. — Воспоминания нахлынули…

— Да, эта кухня может навеять грустные воспоминания, — согласилась Доминга. — Сколько тут было всего пережито! Никогда не забуду о том несчастном сержанте, царство ему небесное!

— Что? Энрике умер? — встрепенулась Виктория.

— А вы разве не знаете, госпожа? — растерялась Доминга. — Поверьте, я не хотела вас огорчать… Еще когда вы были в монастыре, пришло известие, что он погиб в бою.

У Виктории отлегло от сердца.

— Нет, Доминга, он не погиб, — сказала она. — Энрике был только ранен. А потом — женился, даже детей завел. Я это знаю точно.

— Ну, слава Богу! — облегченно вздохнула Доминга. — А вы с ним виделись?

— Нет. И не хочу его видеть. Для меня он все равно что умер. Не будем говорить о нем.

Позже, когда об Энрике заговорила Мария, тоже вспомнив о его смерти, Виктория не стала убеждать ее в обратном и лишь попросила сестру больше не вспоминать о прошлом.

Однако в этом доме трудно было уйти от воспоминаний, и Виктории пришлось вернуться к ним уже в разговоре с дочерью. Камилу интересовало, почему мать прежде не рассказывала ей о своих родителях, о сестре, о тете Асунсьон.

— Я рассказывала, только не очень подробно, — ответила Виктория. — Мне трудно было говорить об этом, потому что отец выгнал меня из дому.

— Выгнал?! — изумилась Камила.

— Твой дедушка был очень хорошим человеком, но слишком принципиальным, — стала пояснять Виктория. — А я влюбилась…