Девушка с острова Тарт
Шрифт:
Потому что ты в его лапах,
В его лапах твои крюки.
Веня Дркин «Локаята»
По потолку бродили тени, вычерчивая контуры ветвей на матово-белом фоне. Дыхание ее давно сбилось, воздух, казалось, с трудом поступал в легкие. Каждое его касание отзывалось в ней вспышкой удовольствия. Взаимное скольжение тел, смыкающихся все ближе, казалось бесконечным. Руки гладили плечи Джейме, блестящие от пота, пальцы ворошили непослушный золотой ёжик на голове, и вдруг он поднял на нее лицо, полное страсти, с широко раскрытыми глазами, и черты его начали меняться. Глаза и нос остались прежними, брови сузились и изломились выше, резче, нерукотворной красотой взметнувшись под умелой рукой, губы стали полнее,
Бри проснулась, резко села на кровати, тяжело дыша. Тело отзывалось бешеной дрожью, томительное ощущение разлилось от низа живота к ногам последствием ее сна. Она судорожно оглянулась, пытаясь понять, где она и что происходит. Часы напротив задержали ее взгляд и стали ключом к пониманию. Идеальный круг, белое пятно, серебристо-черные стрелки, простые ясные линии. Аскетизм и точность. Бриенна потихоньку восстановила картину. Она в волчьем городе, она в Винтерфелле. Бросив последний взгляд в окно, девушка окончательно поняла, где она. Багрянец и киноварь листьев белого дерева невозможно было спутать ни с чем. Оно росло в центре двора, его было видно из любого окна, выходящего внутрь. Ветви его длинными плетями носились, волнуемые ветром. В волчьем логове мела самая настоящая метель. В такой пурге лицом к лицу не узнаешь человека, не видно, друг или враг за белой стеной стихии.
Бри зябко поежилась, выбираясь из кровати. Она постоянно мерзла в этом огромном замке. Арья перетаскала все теплые одеяла и пледы в ее комнату, а Санса с их матерью считала, что это скорее нервное. Бриенна не знала причины, но все время куталась. Это немного помогало. Она встала под душ, сделав воду горячее некуда, и тщетно пыталась проснуться. Осколки сна бились в ее мозгу, пытая снова и снова. Девушка заплакала, сначала тихо, потом все сильнее, пока не начала рыдать в голос. Ее душило самое отвратительное ощущение беспомощности, загнанности в ловушку. Зачем все это случилось сейчас? Зачем она успела полюбить этого страшного человека? Она не питала иллюзий, отрицать было бесполезно — она любила Джейме Ланнистера. Ярость этой любви была ее жизненной силой. Именно эта сила делала ее тем, кем она была последние месяцы. Сейчас девушка утратила самого Джейме, но любовь к нему продолжала питать Бри уже скорее воспоминаниями. Бриенна не чувствовала себя здоровой, напротив — каждая клеточка ее тела вопила, что жить незачем. Это было глупо, но проще было бы считать его умершим — тогда она хотя бы могла по нему плакать. Плакать вместе, делиться болью.
Она оделась потеплее, просушила волосы и спустилась к завтраку. В этом доме, несмотря на множество внешних различий, костяк был настолько похож на дом Ланнистеров, что она непрерывно ловила себя на попытках анализа и сравнения. Дома казались частью одной игры — разные в деталях, но с общими принципами. Она сбежала от Джейме, как белая пешка на другой конец шахматной доски, но не вышла из игры, а лишь стала пешкой другого цвета. Черное или белое — не все ли равно? Особенно, если ты пешка…
Если у Ланнистеров во главе угла стояла индивидуальность, то у Старков был некий кодекс, вроде кодекса чести, основанный на подчинении и порядке. Скажем, было принято приходить завтракать в приличной одежде. Например, уже в выходной, в которой потом выходить из дома. Этим негласным правилом пренебрегали только Арья и совсем маленький Рикон, который мог прибежать за стол даже в одних трусах. Бриенна старалась не нарушать законов гостеприимства — на ней было серое худи и зеленые брюки. «Полуспортивный стиль выглядит уместнее полностью спортивного», — просвещала ее Санса, с удвоенной энергией взявшаяся за наряды Бри после ее переезда к Старкам. Мать Сансы, Кейтилин, потакала дочери,
За столом уже сидел хозяин дома, а также его старший законный сын Робб, уже знакомый Бри по волейбольной команде. Робб отличался от отца внешне, но был очень похож внутренне. Внешне скованный своим кодексом («дурацким» — мысленно добавляла Бри, краснея от нахальства), каждый из них был очень добрым и отзывчивым человеком, но закованным в панцирь своего долга, чести и верности семье. Они вели негромкий разговор вполголоса, когда она вошла. Оба подняли на нее глаза медленно, степенно, словно боялись испугать ее, как дичь на охоте, резким движением.
— Доброе утро, Бриенна, — начал Эддард. В его каштановых волосах уже поблескивали седые нити и, пожалуй, он никогда не был красавцем, но в нем была при этом та уверенная надежность, которую имеет некоторая антикварная мебель. Если бы она придумывала слоганы к каждому Старку в доме, над Эддардом бы значилось «На меня можно положиться».
— Доброе утро и вам, — ответила Бриенна. Ей не нравился собственный голос, она и сама понимала, как безжизненно он звучит. В ее устах доброе утро звучало кому-то как «аминь», а кому-то как реквием… Так говорили о ней в школе последнее время, но слухи не интересовали девушку. Она никак не могла переварить правду, которая была такой ужасной, что никакие слухи, никакая сама безумная и извращенная фантазия не могла такое выдумать…
— Бриенна, выспалась? — участливо поинтересовался Робб. Его голубые глаза лучились теплотой, во всей позе сквозило одобрение и поддержка. Бриенна плохо принимала заботу о себе, а Старки при всей их прямоте никак не могли к этому привыкнуть. Внутри семьи эти холодные, как ей раньше казалось, и даже отстраненные люди преображались в миролюбивых нежных родичей. И держались друг за друга железной хваткой, как и Ланны… И снова ее обожгло воспоминание точно такого же стола, в другой палитре, в других обстоятельствах, и Тирион с Тайвином, склонившиеся над картой… Господи, почему они все врали? Даже Чертенок Тирион — ведь он всегда все знает, значит, знал и он? Из всех родственников Джейме, исключая Джоанну, которую ни Бри, ни сами Ланны пока никак не могли признать до конца своей, Тирион был с ней самым открытым и добрым. Вероятно, он очень хороший актер, приходилось признать Бри. Что ж, братья бывают похожи.
Вероятно, ход ее мыслей отразился на лице. Обращенное к ней лицо Робба стало тревожным. Слоганом для сына Эддарда она взяла бы фразу: «Рыжий, честный, влюбленный» — при большом сходстве с отцом Робб совершенно не переносил чужой боли, и однажды это могло с ним сыграть злую шутку. Бриенна поспешно ответила:
— Спасибо, я хорошо спала, — понимая, что говорит эту фразу каждый день, Бриенна решила хоть чуть-чуть разнообразить рацион слушателей. — Белое дерево за окном шелестело так успокаивающе.
Лица Старков разгладились. В этой семье был просто культ страшных деревьев с алыми листьями. Они называли деревья чардревами, временами они уединялись под их кронами и думали о чем-нибудь. Бриенну деревья пугали — их алые листья казались ей сгустками спекшейся крови, хлещущими по белому скелету ствола. В вырезанных на стволах ликах она не видела принятия, только угрозу и отторжение. Ей казалось, они поют ей:
Ты чужой, ты другой, ты не мой, не любый,
Но подожди. За окном идут дожди. Не ходи, не думай…