Девушка с острова Тарт

Биверсдоттир

— Что за хрень ты устроил? — выдохнула она зло, сжала губы в одну тонкую черту, выдохнула воздух через нос, а потом с усмешкой, скрывая свои прорвавшиеся эмоции сообщила едко: — Недоебит или целибат, малыш? Иди к Джейни, она знает, где у тебя кнопка.

— Отвали, — проныл он, не разжимая зубов. Никто не мог обвинить его в трусости, и все же атакующая сестра временами вызывала в нем страх — животный, слепой, и лишь усилием воли он держался, чтобы не закрыть голову руками, из последних сил повторяя ее поведение, вплоть до жестов и мимики, как самое верное зеркало. А что? Я тоже Грейджой, черный кракен и летучая смерть. Я наследник, я!

Она снова сжала губы, словно

не хотела, чтобы хоть один звук покинул ее рот. Сквозь застилающую разум пелену страха брат все равно распознал ее колебания. А я бы ударил, думал он зло, такой момент… Наконец фурия исторгла ряд реплик, вызвавших в нем новый приступ паники.

— Ты — позор семьи, гребаный стыд, — голос ее был похож на сипение. — Борись, блядь, со своими слабостями. Как слепой зверёныш без мамки!

— Да что ты знаешь?

— Больше, чем твоя дурья башка вообразит когда-либо, — сплюнула, словно прошила картечью Аша, — и мне нахер не нужны твои сопливые камин-ауты! Веди себя нормально.

— Кто ты такая, чтобы решать, что норма? — вырвалось у Теона помимо воли.

Уголок рта Аши дрогнул, и она немедленно вонзила жало в просвет его казавшегося безупречным панциря.

— Значит, будет мне признание? А что же? Соскучился, малыш? Сводить тебя за ручку в гей-клуб, чтобы научить снимать мальчиков, или самой пару раз провернуть в твоей заднице ручку от метлы?

Это было настолько больно, что он потерял всякую возможность отвечать, лишь ярость поднималась в нем приливной волной, снося все. Словно цунами, нависшее гигантским водным столбом над прибрежной деревушкой. Теон смотрел на нее зло, думая лишь о том, что свернуть ей шею с одного раза не удастся.

— Проняло, да, красавчик? — в глазах Аши промелькнуло что-то, что он бы принял за сочуствие, если бы эта сучка не была провокатором. — Ты должен бороться, а не плавать в проруби как кусок дерьма. Подумаешь, чувства его одолели! У всех есть слабости, а ты, блядь, одна большая слабость, Теон! Как в детстве, готов разодрать в клочья всех вокруг за кусок пирога, который хотел больше остальных. Ни хрена не умеешь делиться! Ни чувства локтя, ни совести…

— Где уж мне, — наконец собрался с духом брат, медленно обнимая колени, — делиться, это же так по-женски, так мило. Если собрать всех, с кем ты спала, придется арендовать стадион. Это же про умение делиться, правда? Ну же, научи меня, как это — менять по пятеро за ночь? Кстати, всегда хотел спросить, как ты запоминаешь их, а? Или нумеруешь? А, ну да, конечно, главное имён не называть…

— Сучонок!

Аша сократила расстояние слишком быстро, хлесткая пощёчина отбросила его голову вбок почти одновременно с обжигающей болью от удара носком кроссовки в бедро.

— М-м, — протянул Теон, словно бы и не получил удара, — бьешь, значит любишь. Ну же, Аша, признайся, я по-прежнему твой любимый маленький братец… Ты же споёшь мне колыбельную на ночь, правда?

— Да, о да. Про волчка, — зло бросила девушка, отбрасывая стул и резко заходила по комнате. — Укушеный за бочок кракен не живёт долго, дурачок. Ты уязвим как медуза без воды. Ты придурок и идиот, и бесишь меня… И ты мой брат, и потому я терплю тебя и спасаю…

— Вау-вау, это спасение? — он встал, нависая над ней во весь рост. — Больше похоже на процедуру изгнания демонов. Слыхала про экзорцизм?

— С одержимыми только так, — фыркнула она, отступая. Упертые в бедра кулаки слегка подрагивают, выдавая жёсткую концентрацию, — выгони его из своей головы, Теон, иначе под мозги места не останется.

— Или на х… — сказал он, улыбаясь во весь рот. — Я буду любить кого хочу, когда хочу и как

хочу!

— Сначала тебя ломает, как нарика без дозы, а теперь ты делаешь громкие заявления? — она постучала носком кроссовки по полу, опустив голову, а потом пригвоздила его взглядом к едва оседланному братом стулу, — дай угадаю, наш рыжик не знает о твоей беспощадной любви? Может, мне приоткрыть ему глаза? Или будет честнее переспать с ним, м? В рамках… как ты там это называешь… ах да, дружбы. Скажем, между семьями. Наши дома та-ак дружны.

Удар снова достиг цели.

— Солоно, мальчик? Отбрось его сейчас, пока не влип. У него будет семья и дети, а у тебя?

— Это не тебе решать.

— И не тебе.

Он навис над сестрой, хватая за плечи.

— Я тоже люблю тебя, дорогая сестричка. По-своему. Не лезь не в своё дело.

— Вся твоя гребаная жизнь — мое дело! — не сдвинулась ни на миллиметр, застыла и добила: — А он тебя убьет, будь он проклят.

И тут Теон расхохотался и не мог успокоиться, пока Аша не выбежала назад в зал, уже не слыша, как всхлипы смеха брата перешли в душащий кашель. Я не сдамся без боя, шептал он глупо в пустоту одними губами. Я не отступлюсь.

***

Боль была тупой, как при начинающейся ангине. Только левый висок ломило сильнее.

— Ро-об!

Голос доносился издалека.

— Роберт. Я не Теон, я не смогу его заменить. Я другой.

Знать бы еще, кто это и о чем. Наконец лицо из размытого пятна стало четким. Сандор. Черт.

Он лежит на полу, пряди волос Сандора висят над его лицом, в глазах беспокойство.

— Я не Теон, — повторяет он, а Робб стремительно пытается вынырнуть из омута безумия, в которое его слова посылают его раз за разом. Дайте мне проснуться! — Я не успеваю за мячом так быстро, он легче, Робб. Пасуй на меня, а не на него, понимаешь.

— Крепко его приложило… — задумчиво произносит Бриенна, теперь он видит и ее. — Нельзя играть без блока с этими лосями.

— А с блоком играть нельзя при таком росте, — буркнул Сандор. — Вот пожалуйста, дозакрывался, получил в голову… Ты жив там, боец?

— Уже… Кажется, да…

Робб со вздохом поднялся. Пиздец, а не расстановка, пиздец, а не состав, и ни блока. Трижды пиздец по совокупности факторов. Кто, блядь, придумал, тряхнуть стариной? Он давно утомился слушать воспоминания тети, с которыми в связи и случилась эта великолепнейшая история. Тьма смыслов, скрытая в этом нахальном «а давайте», оказалась тяжёлой ношей. Он играл с Арьей, но тётя была ниже и тяжелее ее, и хоть дядя, казалось, совсем не изменился по сравнению с юношескими фотографиями, они имели две дыры в расстановке — его жену и их дочь. С трибуны робко, а потом уже уверенно скандировала «воо-ки, воо-ки» будущая невеста. А он четко осознавал, что сил больше нет. Последний бой и домой. Никакая переписка не могла перекрыть разверзшейся бездны. Никакие проблески связи, отрывочные фразы в трубке, бередящие и опустошающие. Разлука додавливала его с каждым новым днём все сильнее, словно выкручивающая тряпку поломойка. Все меньше терпения, все больше тоски и свинцовой тяжести, что давит на лоб.

***

— Тоже тебя люблю, — шепнула Бри, почти касаясь губами экрана. Лицо Джейме подмигнуло ей и истаяло, оставив дырку в груди и тянущее чувство. Осталось пять дней. Уже скоро.

— О чем печаль, юная дева? — уточнил пробегающий мимо Рейегар.

— Скучаю по дому, — почти не чувствуя краски на щеках сообщила Бри.

— Неудивительно, это же дом. Хотя, — подмигнул ей Таргариен, — мне казалось, что ты не считаешь Гавань домом.

— Мой дом на Тарте, но… Гавань тоже мне дорога.