Девушка с синими гортензиями
Шрифт:
– Честное слово, я снимаю перед вами шляпу! – объявил Видаль восхищенно, когда они вышли из дома. – Вы это нарочно придумали, чтобы не дать ей уехать? – Он прищурился. – Кому вообще вы не доверяете – ей или ему?
– Уже поздно, – вместо ответа сказала Амалия. – Едем домой.
Однако от Видаля было не так-то просто отделаться.
– Вы думаете, кто-то из них может что-то знать о «номере восемнадцатом»? – допытывался он.
– Я думаю, что пока у меня очень много вопросов, – ответила Амалия, забираясь
На следующее утро она навестила Луи Дюперрона. Извинившись, что не смогла приехать вчера, вкратце пересказала ему то, что ей с журналистом удалось узнать.
– Я нанял людей для круглосуточной охраны раненого Обри, – сообщил в свою очередь Дюперрон.
Амалия вскинула глаза: вообще-то, она сама хотела предложить ему выставить дополнительную охрану, и ее порадовало, что заказчик расследования догадался об этом без подсказки с ее стороны.
– Мне бы хотелось узнать, когда он сможет говорить, – заметила Амалия.
– Непременно. – Дюперрон вздохнул. – У меня для вас плохие вести, сударыня.
– В каком смысле? – насторожилась Амалия.
– Яхта «Любимая», – пояснил Дюперрон. – Ее купил какой-то бельгиец и дал ей новое название – «Аметист». Важно, впрочем, другое, то, что во время войны судно находилось в Бельгии, которая была зоной ожесточенных военных действий.
– Мне это известно, – кивнула Амалия. – Мой сын там сражался.
– Похоже, мы вряд ли найдем яхту, – промолвил Дюперрон, морщась. – Я посулил своим людям двойную премию, если они все-таки отыщут чертов «Аметист», но все сразу же сказали, что надежды мало.
– Боюсь, без места преступления будет трудно довести наше расследование до конца. – Баронесса немного подумала. – Послушайте, а вы сами не могли бы навести справки? «Любимую» строили в Амстердаме. Что, если по той же модели была построена не одна яхта, а несколько? Потому что, на худой конец, для расследования сгодится и яхта-близнец, если на ней такое же расположение кают и у нее те же размеры.
– Я уже думал об этом, – признался Дюперрон, и Амалия поняла, что они и в самом деле на многие вещи смотрят одинаково. – Нет, яхты-близнеца нет, зато один из моих людей заполучил чертежи «Любимой». В крайнем случае, если настоящую «Любимую» мы не сможем отыскать, я распоряжусь построить для вас по ним точную копию яхты.
Амалия думала, что уже давно отвыкла удивляться чему бы то ни было, однако оказалось, что заказчику все же удалось ее изумить. «Хм, построит яхту… И Дюперрон говорит так просто, словно это самое обычное дело! – Баронесса встряхнулась. – Ну что ж, будет точно такая же яхта, мы воссоздадим место преступления с помощью свидетелей».
– Если вам все же удастся напасть на след «Любимой», – сказала она вслух, поднимаясь с места, – дайте мне знать.
Дома ее ждало сообщение от Пьера
– У вас есть досье на Морнана? – спросила она своего помощника. – Отлично.
Однако ей было достаточно бросить взгляд на фотографию доктора, и она сразу же поняла, что разговор с ним вряд ли получится легким. У этого седоволосого, аккуратно одетого мужчины было, в общем-то, непримечательное лицо, но подбородок и линия рта выдавали упрямство характера и несгибаемую волю.
– Мой человек все еще проверяет наследства, которые получили капитан Обри и Эттингер, – сказал Видаль. – Однако с Морнаном все очень просто. За его участие в деле Лантельм безутешный вдовец заплатил ему 50 тысяч франков.
– Хм, очень большие деньги, – задумчиво протянула Амалия. – Хотя, если судить по послужному списку, доктор производит впечатление человека с незапятнанной репутацией.
– И он хороший врач, – добавил Видаль. – Был врачом Рейнольдса и его семьи. Если не ошибаюсь, знал все тайны трех или четырех его последних жен.
– Вопрос только в том, пожелает ли медик этими тайнами делиться, – усмехнулась Амалия. – С мадемуазель Алис он, конечно, говорить не будет. Значит, придется снова стать баронессой Корф.
– А я снова буду стеречь машину? – улыбнулся Видаль.
– Да, думаю, будет лучше, если я пойду к нему без вас. В свое время ваши коллеги изрядно потрепали ему нервы.
Жена доктора, оказавшаяся дома, сказала, что ее муж, вообще-то, занят, но, возможно, сумеет выкроить время для такой посетительницы. Вскоре Морнан вышел в гостиную, держа двумя пальцами визитную карточку Амалии.
– Баронесса Корф? Это вас нанял некий Луи Дюперрон, чтобы расследовать смерть мадам Рейнольдс?
Амалия была вынуждена признать (про себя, конечно): беседа, выражаясь боксерским языком, началась с того, что доктор уложил ее в нокаут. Кроме того, она отметила, что доктор был первым, кто назвал Женевьеву Лантельм официальным, а не сценическим именем – мадам Рейнольдс. Все привычно звали ее мадемуазель Лантельм, иногда называя «мадам», но почти никогда – по фамилии мужа.
– Я рада, что мы сможем не тратить лишних слов, – сказала Амалия вслух. – И была бы счастлива услышать ваше свидетельство как врача, мсье Морнан.
Доктор хмуро посмотрел на посетительницу, вздохнул и сел.
– Боюсь, я вас разочарую, потому что оно не изменилось, – сказал он после паузы. – Это был несчастный случай. Никто ее не душил и не убивал, мадам просто потеряла равновесие и выпала из окна. Думаю, женщина причесывалась, потому что в ее руке была шпилька, ее волосы были распущены, а крышку от коробки шпилек так и не нашли.
– Что показало вскрытие? – спросила Амалия.
– Вскрытия не было.