Девять хат окнами на Глазомойку
Шрифт:
— Письмо от Сомова получил. Такое письмо… Ты сообщил ему о Долинском совхозе?
— Я, Павел Николаевич. — Сердце у Нежного упало.
— Молодец. Хвалю! Одного не понимаю: почему не рассказал мне? Не доверял? Боялся? А ведь напрасно. Ну ладно. Иди. Еще найдем время для разговора.
Не в лучшем настроении вышел из кабинета Олег Иванович. Он так и не понял — от души похвала или так? Уходит Поликарпов или нет? Впрочем, состоялся же разговор об Игумновой. Значит, уходит. А Похвистневу предоставляется свобода действий. Но Генке хорошо. Совхоз у Аверкиева отличный! Там Поликарпов
Успокоившись, Олег Иванович зашел в исполком, открыл свой кабинет и довольно скоро соединился по телефону с директором Калининского совхоза, прежде других уведомив его о возможной перемене.
Аверкиев удивился, потом засмеялся и сказал, что Похвистнев уже один раз обокрал его. Имелось в виду предписание отдать минералку. Тем не менее он согласен, Поликарпова он уважает. И, еще раз засмеявшись, добавил, что с агрономом Похвистнев прогадает и что таким образом они квиты за селитру.
Тем временем директор Долинского совхоза уже сидел в кабинете первого секретаря и молчал, ожидая чего-то недоброго.
Фадеичев еще раз хмуро перечитывал письмо Сомова. Похвистнев согнулся и терпеливо ждал, что скажет хозяин кабинета. Все, что было сказано, не нравилось директору, ой как не нравилось!..
Наконец Фадеичев поднял глаза. Некоторое время он задумчиво глядел на Похвистнева, словно по-новому оценивал его, хотел понять. Вдруг спросил:
— Ты здоров, Василий Дмитриевич?
— Да… Не жалуюсь… — И через минуту, в свою очередь, спросил: — А что это вы о здоровье-то моем заговорили? На пенсию решили отправить?
— Рановато на пенсию. Руководящей хватки в тебе не убавилось. Напротив. Только не всякое дело можно с одной-то хваткой. Понимаешь, мне вдруг показалось, что стал ты часто ошибаться, друг милый. Вот я и подумал: уж не нервы ли подводят тебя?
— В чем же это я ошибаюсь? Ваши указания выполняю неукоснительно. Как исправный солдат.
— Солдат?! Вот это ты выразился точно. Точнее некуда. Но солдаты не командуют полками, вот в чем дело… Да!.. — Фадеичев еще раз очень раздумчиво произнес это свое «Да-а!..», после чего замкнулся, глянул на часы, на Похвистнева и сказал: — Ладно, иди. Уже поздно. А вообще ты подумай, подумай…
О чем думать, Похвистнев так по-настоящему и не понял. А вот уснуть в ту ночь долго не мог. Настроение у него испортилось окончательно. Ошибки, ошибки? Какие ошибки?..
За весь вечер он не произнес ни слова, жену, кажется, и не заметил. Утром не стал завтракать. Молча встал, сказал свое «Ухожу» и хлопнул дверью. Жена посмотрела ему вслед и вздохнула. Весь где-то там. Для нее, для дома, для простеньких человеческих радостей Василия Дмитриевича давно не существовало. Неужто ему хватало одного совхоза?
Что для нее это очень плохо и для дочери — сомнений у жены не было. Смирилась. А вот хорошо ли это для всех других, кто под директором ходит, — не знала. Может, и лучше, что не знала.
8
Что директор не в духе, первым заметил, конечно, Иван Емельянович, директорский шофер.
— Давай быстро, — буркнул Похвистнев и ткнул пальцем по направлению к совхозной
Часы показывали без десяти шесть.
Молчком, чуть не на ходу, директор выскочил, хлопнул дверцей, чего с ним, аккуратистом, давненько не случалось, и, не сказав, ждать ли его или ехать в гараж, скрылся в подъезде. Спешил. Хватит раздумывать, пора действовать. Прежде всего Поликарпов. Он получил согласие в тресте? Пусть не прямо, но получил. Иван Исаевич не сказал «нет». Значит, решено. Приказ он подпишет и отошлет в трест, пока Фадеичев ничего другого не придумал.
Секретаря в конторе не было. Резко, даже грубо Похвистнев приказал дежурному у телефона:
— Управляющего первым отделением ко мне. Автомеханика — тоже. И этого… Джуру. Поликарпов где?
— Уехал на третье отделение. Разыскать?
— Не надо.
Пришел и затворился в кабинете. Кажется, он говорил с третьим отделением. Через двадцать минут нажал кнопку звонка. Не подымая головы от бумаг, спросил прибежавшего секретаря:
— Вызвали людей?
— Сейчас будут.
— Вот, отпечатайте. И вручите под расписку. Немедленно.
Это был приказ об отчислении главного агронома Поликарпова в распоряжение треста с ссылкой на распоряжение директора треста. Опередить события…
Когда все приглашенные гуськом зашли в кабинет, оттуда сразу послышалась громкая директорская речь. Разнос. Первым из кабинета выскочил Джура. Красный, потный, он с ходу матюкнулся и скрылся за дверью. За ним, с лицами удивленными, вышли управляющий отделением и механик. Переглянулись, пожали плечами.
— Первые машины я пришлю через полчаса, — сказал механик. — Ты давай людей. Погрузчик у тебя? Он исправный? Еще бульдозер надо. Вот дался ему этот навоз! То отменяет, то как сорвался…
Вышел Похвистнев.
— Вы чего тут околачиваетесь? — грубо прикрикнул он. — А ну, быстро! Через час сам проверю!
Не заходя домой, он сел в машину. В конторе не сказал — куда. Шоферу уже на ходу буркнул:
— В Калининский.
Иван Емельянович покосился в его сторону?
— Туда сорок с лишним. Придется заправляться, Василий Дмитриевич.
— О чем ты раньше думал? — не удержался Похвистнев.
— Откуда я знал, что в Калининский! А по хозяйству нам хватит.
Директор сердито вышел из машины, шофер умчался на заправку, оставив его на краю поселка, в километре от овцеводческой фермы. Потоптавшись, директор направился на ферму. Его заметили еще издали. Навстречу, снимая грязный фартук, заспешил овчар и, не доходя пяти — семи шагов, с отчаянием крикнул:
— Овечки пропали, Василь Дмитрич… Что за день!
— Как пропали? — спросил он.
— Дак вот запросто и пропали. Паслись ночью на этом берегу озера, пригнали, я пересчитал, четырех не хватает. Ума не приложу.
Ух, каким решительным шагом двинулся Похвистнев на ферму! Там его ожидали зоотехник, заведующий, бригадир и ночные пастухи. Лица у них были виноватые.
— Раззявы! — крикнул Похвистнев вместо приветствия. — Как вы еще головы свои не растеряли! Куда смотрели? Не укараулить пятисот голов! Чего затылки чешете, искать надо, не пуговицы все же, овцы! Людей послали лес прочесать, болото?