Девять хат окнами на Глазомойку
Шрифт:
— Кто из вас, товарищи, уверен уже сейчас, что соберет зерно сверх плана и достигнет намеченной урожайности?
Сказал — и уперся взглядом в Похвистнева.
Молчание. Долинский директор выжидал. И Фадеичев ждал. В тишине раздалось осторожное покашливание. Аверкиев сказал:
— Мы соберем, Павел Николаевич. Тонн пятьсот или семьсот. Урожай хороший. На гектаре будет не менее двадцати пяти центнеров.
— А ты, Похвистнев? — Фадеичев не спускал с него глаз.
— Рассчитываем кое-что получить сверх плана. Но есть причины, по которым…
— Вот о причинах мне и хочется поговорить с членами бюро в вашем присутствии, товарищи.
Он
— Машину за Поликарповым послали?
— Двадцать минут назад. Сейчас приедет.
На спокойном волевом лице Похвистнева ничто не дрогнуло, не изменилось. Машину за Поликарповым?.. Только глаза выдали беспокойство; взглядом он обшаривал лица, словно надеялся, что кто-нибудь рассеет его недоумение.
Вскоре вошел и остановился у двери Поликарпов. Фадеичев кивнул ему, показал, куда сесть, и выжидательно умолк. Лишь посматривал на собравшихся.
Дверь снова скрипнула, вошли директор треста, Сомов, главный агроном треста, уселись. И вот тогда Фадеичев спокойно заговорил о положении в Долинском совхозе. Похвистнев обеспокоенно думал, чем все это вызвано. Он плохо слушал, хотя и понимал каждое слово секретаря. Наконец он заставил себя сосредоточиться, поражаясь словам, цифрам и особенно выводам, которые Фадеичев излагал. Да полноте, нужно ли столь серьезное придавать значение тонким фракциям почвы, процентам гумуса, влагоемкости? Все это книжные соображения, далекие от практики… А тем временем секретарь райкома продолжал рисовать невеселую картину долинских полей. Похвистневу внимать бы надо, а у него только росло возмущение и протест. Таким-то образом можно не только его уложить, а добрую половину руководителей. Его возмущал поучительный тон разговора и сам Фадеичев. Он ли это? Сколько годов все они только и знали что тасовали колоду простейшей игры: где и что выгодней посеять, как вспахать, убрать, сколько сдать, как снизить себестоимость. И снова считали рубли, сводили доходы и убытки. Какая там влагоемкость или навоз? При чем тут кислотность, известкование? Что изменилось? Куда клонит?
Потом говорил начальник районного управления сельского хозяйства. Оказывается, он знал, он чувствовал… Владимир Петрович успел за утро познакомиться со справкой районного агронома, и теперь его речь слово в слово повторяла записанное там. Раз руководство одобряет новую линию, его обязанность подвести соответствующую базу.
Встал Аверкиев и немногословно напомнил строчки из Закона о земле и землепользовании, вежливо пригласив всех, кто интересуется сохранением и приростом плодородия пашни, приехать к ним не на час и даже не на день, а на недельку, чтобы все рассмотреть и вместе подумать, как лучше пособить земле. Конечно, не завтра, милости просим сразу после уборки…
Похвистнев плотно сжал губы. Он ожидал, что скажет Поликарпов, заранее боялся его слов, его обвинений. В душе директора, смятенной, но не сдавшейся, сейчас зрела мысль, он ее высказал чуть позже: пусть Геннадий Ильич останется в совхозе и попробует исправить недостатки, о которых так много говорится. Он уже догадался, что Поликарпов останется, он готов был смириться с этой печальной необходимостью и решил идти навстречу неизбежному: сам пригласит Поликарпова остаться.
Слова председателя райисполкома о разрушении ландшафтов, о судьбе реки Вяны, о бывшей плотине и новых оврагах Похвистнев
Геннадий Ильич начал спокойно, но не удержался. И когда повел речь об оврагах и загубленном навозе, когда заговорил, в какие условия поставил директор агрономов, управляющих, то сразу стал самим собой: раскраснелся, рыжие волосы на лоб упали, голос зазвенел, и эта эмоциональность, горячность его заставила Похвистнева поморщиться. Не удержавшись, он бросил реплику:
— Самокритичней, пожалуйста!
Фадеичев вспыхнул, зло глянул на него и, как только Поликарпов кончил, предложил сделать перерыв, чтобы поехать по долинским полям, поглядеть на них свежим глазом. Все согласились. Сразу задвигали стульями, заговорили и пошли к машинам.
Более двух часов пылила по узким полевым дорогам вереница автомобилей, вел этот своеобразный семинар Поликарпов. Доцент Сомов помогал ему открывать неутешительные истины. Да, выпаханная и распыленная почва. Да, эрозия пашни, монокультура. Да, истощение. Поликарпов отвечал на вопросы — что было задумано агрономической службой и почему не удалось задуманное. Похвистнев пытался было оспаривать, но чего спорить, когда все на виду?
Фадеичев ни разу не подошел к Похвистневу, не сказал ему и слова, так возмущен был позицией директора. И, наверное, своей позицией — тоже. Сколько лет не замечал, требовал, требовал совсем иного…
Когда вернулись, бюро возобновило работу. Слово попросил Иван Исаевич, и настороженное лицо Похвистнева дрогнуло: он в первый раз услышал слово «несоответствие» и тотчас подумал о своей судьбе. Значит, дело серьезнее, чем он думал. Уже нехорош… Мало сделал. Разве не он подымал хозяйство, в сущности, от нуля, от семи центнеров с гектара? Чем руководствовался? Желанием выдвинуться? Ну и что? Каждому хозяину хочется быть на виду, в первых рядах, он тоже такой и сумел это сделать. Ордена — тому свидетельство. За счет земли? Конечно. На то она и земля, средство производства, и он выжимал из нее тонны, рубли.
Руководителей хозяйств Фадеичев отпустил. Теперь задумаются. Но бюро он не закончил. Поискал глазами Похвистнева, сказал:
— Останьтесь…
Но директор уже закусил удила. Обида подавила все другое. Он вышел и уехал. Если с ним поступают таким образом, то и он… Нашли, понимаешь ли, мальчика для битья! Не выйдет!
Аверкиев схватил за руку Нежного, полуобнял Геннадия Ильича и с обычным веселым оживлением сказал:
— Отличный разговор, хлопцы! Все это давно носилось в воздухе, и рано или поздно… Твоя работа, Олег Иванович?
Нежный покраснел от смущения.
— Увы, нет. Началось с Поликарпова, а Фадеичев понял, посмотрел глубже и раскрутил проблему.
— Тем лучше, если он сам. Большое дело. Хотя мне от всего этого чистый убыток. Непонятно? А как же: не удалось заполучить Поликарпова. Ладно, уговорю Семена Саввича поработать до конца года, а там Евдокию. Ивановну запрягу. Кроме того, прибавится хлопот: придется поездить на совещания и семинары, рассказывать, что и как. А я покой люблю, неспешность. Старею, должно быть.