Девять хат окнами на Глазомойку
Шрифт:
— Подожди-ка, не путай, — Фадеичев смотрел на агронома уличающими глазами. — Не чета? Так они и есть «Сельхозтехника»!
— Были, Пал Николаевич, были. А сегодня самостоятельны. Свой бюджет, счет в банке, своя техника и кадры. Полностью самостоятельны, агрохимлаборатории уже влились в «Россельхозхимию». Там создают всю проектную документацию. Служба земли. Так что…
Фадеичев порылся в бумагах на столе, взял одну, посмотрел и сунул ее Поликарпову:
— А это что? Ты на печать, на угловой штамп посмотри. Чья печать, что на штампе?
Это была деловая просьба к исполкому райсовета разрешить добычу
— Какая же тут самостоятельность? — спросил Фадеичев. — Как были, так и остались.
Поликарпов прижал руки к груди. Сказал с предельной убежденностью:
— Нет, тут что-то такое… Я разговаривал с Петровым, своим другом из агрохимцентра, и он сказал, что теперь есть «Сельхозхимия». И в субботнем номере «Советской России» прочитал: создана «Россельхозхимия». Ну, а если там все еще не решили или, как это случается, не все благополучно, так и тогда ваша помощь будет нужна!
— Моя? — Фадеичев удивился. — Ну, ты махнул. Не столь уж значимо для таких учреждений положение сельского райкома…
— А почему и нет? Вы же член обкома? Так пособите становлению новой и нужной организации! Самостоятельная «Сельхозхимия» должна явиться хорошим помощником земле и урожаю. Все-таки очень сложная область науки и практики, чтобы отдавать химию в неопытные руки нашему брату. Тут недалеко и до больших ошибок. Распоряжаться химией пока что лучше людям, хорошо ее знающим, у кого и машины и все другое. Вот и думаю: если из обкомов пойдут в центр запросы, проблема самостоятельности «Сельхозхимии» решится скорей. Подтолкните всех, кто это решает. Убежден, это подмога сельскому хозяйству. С таким посредником, возможно, и нам удастся оздоровить свои пашни не за десять, а за семь или пять годов…
Фадеичев улыбнулся, но скупо и трудно.
— Ладно, — сказал он. — Считай, что твое предложение принято к сведению. Поговорю в сельхозотделе обкома. Но давай уговоримся так: на бога надейся, а сам не плошай. Действуй, Геннадий Ильич. Теперь все в твоих руках, товарищ новый директор совхоза…
Нежный с удивлением посмотрел на Поликарпова, тот, в свою очередь, на Фадеичева.
— Все в твоих руках, Поликарпов, — повторил секретарь. — Несколько часов назад на заседании бюро мы договорились с Иваном Исаевичем. Трест освобождает Похвистнева с поста директора совхоза в связи с переводом на другую работу. На должность директора рекомендовали тебя, Геннадий Ильич. С обкомом партии я согласовал перестановку. Надеюсь, что этот приказ о переводе нам не придется ни отменять, ни изменять. Прими мои поздравления и все такое.
Поликарпов растерялся. Щеки его загорелись. Он стоял и не знал, куда девать руки, неловко переступал с ноги на ногу. Такая, понимаете ли, неожиданность.
— Мне еще нет и тридцати, Павел Николаевич. И стажу девять лет. Рано еще, так я думаю… — Говорил он неуверенно, доводы не нравились ему самому. А что еще мог сказать?..
— Возраст зрелого мужа! — Фадеичев парировал сразу, обращаясь не столько к Поликарпову, сколько к Нежному. — В такие-то годы!.. И академики есть моложе тебя. И полководцы! А насчет опыта тут и говорить нечего. И опыт работы,
Поликарпов молчал.
— Очень рад за тебя, Гена, — с чувством сказал районный агроном, — ты сделал то, чего не смог сделать я.
— Ну, не будем задерживать делового хозяйственника, — шутливо сказал Фадеичев. — Завтра едем в обком. Спокойной ночи. Олег Иванович подбросит тебя домой.
— Не просто делового, — сказал Нежный. — Разумного хозяйственника.
— Поправка верная. Разумного. Огромная разница! Тот был просто деловой, и вот… Сорвался.
В машине агрономы почти не разговаривали, только изредка переглядывались и пожимали плечами. Все так неожиданно, так быстро…
— Теперь я понял, зачем пригласили на бюро Ивана Исаича, — сказал Нежный. — Согласование на месте. Представляю, как ты жену огорошишь. У нее нервы крепкие? Ну, тогда не страшно. Будь здоров, расти большой.
Было уже поздно, окна в домах чернели, люди спали. Геннадий Ильич тихо постучал в свою квартиру.
— Ты? — послышалось за дверью.
Щелкнул замок, дверь открылась, обеспокоенный взгляд жены скользнул по лицу. Гена выглядел спокойным. Она тихо спросила:
— Что долго?
Поликарпов только рукой махнул.
— Ты-то почему не спишь?
— Готовлюсь. Выполняю указания «этого»…
На полу лежали связанные пачки книг. Два ящика, видно уже набитых, стояли один подле другого, прикрытые фанерой. Штор на окнах не было, комната выглядела без них обиженно — голо и неуютно. Квартира…
— Какие еще указания? — он не понял.
— Вчера днем, когда ты спал, заходил комендант. Он соблаговолил заметить, что пора вытряхиваться из квартиры, которая нам уже не положена.
Поликарпов устало опустился на стул.
— У тебя новые неприятности?.. — Тоня стояла над ним. — Что еще случилось?
— Случилось… Развязывай узлы. Остаемся. Надолго и прочно. Можешь мне поверить.
— Кем же ты остаешься, мой милый? Бригадиром? Мелиоратором? Работягой?
— Директором, Тоня.
— Шутить изволишь? — Но по выражению его лица, по напряженности сказанного Тоня уже поняла, что не шутит. Она села на ящик, тонкая фанера с противным скрипом разорвалась под ней. Поликарпов вскочил и, смеясь и хмурясь, помог ей подняться. Тоня все еще смотрела на него недоверчиво, даже тревожно. — Повтори, — сказала она.
— Я только что из райкома. Твой муж, Поликарпов Г. И., назначен директором Долинского совхоза. Слова Фадеичева сказаны в присутствии Олега Ивановича Нежного.
— Тебя? Вместо «этого»? — как-то очень страстно, с верой в правоту мира сказала она. — И ты согласился?
— Не без раздумий, хотя другого пути у меня не было. Да и сам… В общем, Фадеичев напутствовал, обещал поддержку. — Он засмеялся. — Вот у меня работенки теперь, а?..
— Мой муж на месте «этого»! — Она погладила его лицо, плечи и вдруг повисла на нем, уцепившись за шею. И засмеялась, очень счастливая. — Меня примешь на работу? Ну, хоть на малюсенькую какую, чтобы могла помочь! Прими, пожалуйста. И не задирай нос, Геннадий Ильич.