Девять хат окнами на Глазомойку
Шрифт:
И рассмеялся.
Районный агроном не поддержал веселого настроя. Сказал:
— Твои дела — слава богу. Вот Геннадию Ильичу придется туго. После всего этого Похвистнев и смотреть на него не захочет. Хлопнул дверью — и был таков. Как ему работать?
— Ну, при такой поддержке… — Аверкиев глянул на часы. — Хлопцы, время-то, а? Давно обедать пора, засиделись. У меня до сих пор на зубах песок, наглотался твоей землицы, Поликарпов. Не пойти ли нам?.. Ты как, Олег Иванович, в курсе, что там готовит столовая райцентра?
Единственный в селе ресторан-столовая встретил агрономов прохладой и гулкой пустотой. Все хлопоты Аверкиев взял на себя. Он
После обеда Аверкиев уехал, Поликарпов побыл немного в райсельхозуправлении и тоже распрощался. В совхоз пошел пешком.
Дорогой он еще раз вспомнил события этого долгого дня. С удовольствием подумал, что своего добился, остался в Долинском. Но это только начало долгой и трудной борьбы. Она осложнит жизнь и работу. Похвистнев не изменит своего отношения, не станет лучше. Только теперь он будет осторожней и потому опасней. План оздоровления совхозных земель, который Геннадий Ильич исподволь готовил в течение трех долгих лет, он, конечно, примет. Как не принять после такой проработки, после вполне вероятного взыскания? Будет, конечно, ставить палки в колеса, доводы у него что ни на есть самые резонные, ими можно пугать районное руководство: сокращение сборов зерна. Главному агроному придется поразмыслить, как выбить и этот козырь. Трудными будут первые два-три года, потом-то все войдет в норму, как у калининцев. Но эти годы… Как легко вздохнул бы он, окажись в совхозе другой директор!
Мечты…
Он шел по траве сбоку дороги, увешанной плакатами, шел, озабоченно склонив голову и не оглядываясь по сторонам. Солнце село, все в природе затихло, выглядело мирным, немного усталым; таким покоем наполнились поля, дорога, сонные кусты и небо, что не хотелось думать о борьбе, напряжении, трудностях. Не будь рядом Похвистнева… Пока он здесь, заманчивая цель туманилась.
Геннадий Ильич свернул с дороги и зашагал через поле. Побыть одному, подумать еще и еще. В этот покойный, чудный час начинающейся ночи хорошо думается.
Уже в темноте от райкома отъезжала последняя машина.
Фадеичев пожал руку директору треста, поблагодарил агрономов, которые приехали с ним. Спросил Ивана Исаевича:
— Надеюсь, мы все решили?
Директор наклонил голову:
— Признаюсь, все это очень неожиданно для меня. Но кажется, на пользу делу. Не ожидал, что ты так повернешь, Павел Николаевич. Сам пригласишь Похвистнева для нового разговора или мне?
— Хотел при тебе, хотел, но он исчез. Обиделся. Хоть и жаль мужика, но события сильнее жалости. И время требует. Будем надеяться, что все это к лучшему. Поговорю с ним завтра, попробую, крепка ли душа.
Фадеичев остался перед затихшим зданием райкома. Посмотрел на опустевшую улицу, на кроны лип, уходящие в темноту, устало вздохнул и вдруг болезненно поморщился. Теперь, когда нервное напряжение уходило, он ощутил нудную боль в правом боку. Вот оно, начинается… Прикусив губы, он заспешил домой. И чем ближе подходил к дому, тем труднее было от противной, неугасимой боли. Надо же, так разыгралась печень!
Лишь дома удалось утихомирить напасть. Он заставил себя немного поесть и прилег, радуясь ощущению тепла и покоя, охвативших усталое тело. Семейное гнездо в таких случаях куда действеннее лекарств!
Через час Фадеичев перестал вслушиваться в себя, и мысль снова устремилась в деловое русло.
Он вспомнил
Фадеичев потянулся к телефону.
— Разыщите мне Нежного, — сказал телефонистке и стал ждать, не отнимая трубки от уха.
— Я слушаю, — почти сразу же отозвался районный агроном.
— Ты все сидишь? — грубовато спросил Фадеичев. — Собрался домой? А машина твоя где? Раз уж я тебя поймал, будь другом, пошли машину за Поликарповым. Мне надо с ним поговорить. И ты приезжай, есть новость. Договорились? Да, в райкоме.
Он поднялся, сказал жене, что минут на тридцать, и снова ушел к себе.
Нежный перехватил Геннадия Ильича почти на пороге дома, не дал войти, сказал: «Садись без разговоров» — и повез в райком. Они успели прежде, чем подошел Фадеичев, подождали несколько минут и все вместе вошли в темный, пустой кабинет. Здесь еще не выветрился пропахший сигаретным дымом воздух. Было очень душно.
Фадеичев щелкнул выключателем, открыл настежь окна. Из темноты на свет полетели ночные бабочки-поденки, бесшумно закружились вокруг люстры.
— Как настроение? — спросил Фадеичев, рассматривая побледневшее, какое-то очень мирное лицо совхозного агронома.
— Устал, — признался Поликарпов. — Никто ведь не ожидал…
— Сработаешься с директором в новых условиях? Честно.
— Не думаю. И все же надеюсь, что беду исправим.
— Как скоро?
— Лет через десять.
Фадеичев только присвистнул.
Поликарпов улыбнулся:
— Недавно я прочитал книгу «До того, как умрет природа». Ее автор, известный биолог Жан Дорст, утверждает, что для сноса двух сантиметров почвы в лесу требуется сто семьдесят четыре тысячи лет, в травяных степях — двадцать девять лет, на севообороте — сто лет, а при монокультуре — всего пятнадцать лет. Если же склоны, то процесс ускоряется. Так вот, у нас склоны. Не прошло и пятнадцати — земля исчезла. А чтобы создать такой же слой почвы заново, потребуется, как считает Дорст, от трехсот до тысячи лет.
— Во-он что ты вычитал и запомнил! — Фадеичев слушал с любопытством, с удивлением. — Надо записать. Интересно. Хотя прямо скажу, мне эти сроки созидания не слишком по душе. За годы пятилеток мы привыкли к более скоростному строительству.
— Истина. За десять лет мы сумеем освоить правильные севообороты, научимся новым способам обработки почвы, посадим и вырастим лес на увалах. Программа-минимум на две пятилетки. Зато гарантийный рост урожаев зерна. Надо ставить крупную цель: три-четыре тонны с гектара. Для этого иметь хотя бы два процента гумуса в пахотном слое. Плюс полтонны туков на гектар.
— Доживем до этого?
— Еще как! — Поликарпов улыбнулся. — Уже дожили.
— Объясни.
— Я имею в виду новую агрохимическую службу. Нашу союзницу и помощницу. Сами видели, как хорошо и со знанием дела взялся областной агрохимтрест за работу: быстро известкуют кислые почвы, вносят туки, возят навоз и торф. Аверкиев, насколько мне известно, заключил договор с трестом на половину таких работ. Оплата умеренная, известкование и торф вообще бесплатно, за счет бюджета, а отдача на вложенный рубль, как он считает, не меньше чем полтора рубля. Только Похвистнев замкнулся на себя и не жалует агрохимиков, бережет деньги. Из всех подрядчиков агрохимтрест самый выгодный, надежный, а для земли просто необходимый. Вот на него я и думаю опереться. Агрохимтрест — не чета «Сельхозтехнике», хоть и вышел из ее чрева…