Девять хат окнами на Глазомойку
Шрифт:
Фадеичев посидел в одиночестве минут двадцать, поглядел на молчащие телефоны и вдруг ощутил такое удовлетворение вот этим прожитым днем и всем сделанным в течение дня, какого не испытывал очень давно. Он жил накануне важных решений, даже очень важных, которые все откладывались, отодвигались день ото дня, год за годом, пока наконец простой приказ о переводе не заставил его взглянуть на сельскую жизнь трезвым и решительным глазом.
Кажется, теперь можно пойти домой. Телефоны спят, в знании райкома ночная тишина. За окном черно и тепло. Мир отдыхает.
А
12
Заседание бюро райкома Фадеичев назначил на десять. К этому часу у него на столе лежали справочные таблицы, над которыми районный агроном трудился далеко за полночь. Вот когда пригодились созданные агрохимической службой области картограммы полей в районе!
Олег Иванович Нежный очень скоро понял, какая проблема волнует секретаря и о чем пойдет разговор на бюро. Понял — и тихо порадовался. Стоит ли напоминать, что во всей этой истории имелся его вклад: письмо Сомову и тот вечерний разговор у Фадеичева, причиной которого был конфликт между Похвистневым и Поликарповым; конфликт, который вышел за локальные рамки и возбудил мысли куда более значительные. Мысли эти перекликались с Кодексом законов о земле, принятым высшим органом власти.
С великим удовольствием, с каким-то особенным приливом сил Олег Иванович копался в отчетных таблицах Долинского и Калининского совхозов. Эти хозяйства, в сущности, являлись антиподами: в одном хотели доказать, что власть людей безгранична, и они испытывали землю на прочность, пытаясь только брать, возвращая земле ничтожную часть взятого у нее; в другом работали по-крестьянски, мудро, привлекая для урожаев и быстродействующие средства — искусственные удобрения, и старые, неспешные и безотказные способы улучшения пашни — многолетние травы, навоз и четкий плодосмен.
Урожай подытоживал столь различную человеческую деятельность на земле. Рост наблюдался в обоих хозяйствах. Но в Долинском урожаи нервно подскакивали и падали, как у лихорадящего больного; они довольно точно следовали капризам погоды и не выходили за рамки пятнадцати — восемнадцати центнеров зерна с гектара. Но собирали зерна все больше: увеличивали площадь, распахивая все, что можно. У калининцев кривая роста очень плавно подымалась без особой скидки на плохие годы. В этой упрямой плавности чувствовалась нарастающая сила земли. Калининцы перешагнули рубеж в двадцать центнеров зерна с гектара.
Районный агроном не ограничился одними этими данными. Он разыскал анализы почвы и тоже сопоставил их, добрым словом помянув Василия Васильевича Маятнова и Семена Саввича Кудряшова, которые педантично, в течение многих лет записывали все сведения о земле, воде и культурах в Книге истории полей. Как пригодились теперь эти сведения!
Нежный уже заканчивал составлять разросшуюся справку, когда нехорошая мысль заставила его бросить карандаш и отшатнуться от стола. Ведь он лично причастен к бедам Долинского совхоза! Все-таки четыре года проработал он с Похвистневым. Понимал, куда ведет директор, но ничего не сделал, чтобы помочь земле. А
Краска стыда затемнила бледное лицо Олега Ивановича. Что теперь вспоминать и терзаться! Все это в прошлом. А он сам — другой. И иным уже не будет.
К девяти утра Олег Иванович пришел в райком. Фадеичев сидел у себя, просматривал бумаги. Поздоровались.
— Хорошо, что успел пораньше, — сказал Фадеичев. — Объясни, пожалуйста. Но только факты. Одни факты. Выводы попробую сделать сам. Они напрашиваются.
После сомовского письма, разговора с Нежным, после поездки по полям совхоза с Поликарповым, бесед с Маятновым секретарю не требовалось много слов, чтобы понять и охватить критическим взглядом всю картину. Выслушав агронома, он раздумчиво спросил не столько его, сколько самого себя:
— Как исправлять положение? И что будет с площадями, урожаем, с зерном в Долинском, а значит, и в районе, если мы перечеркнем заведенные Похвистневым порядки и начнем планомерное лечение и улучшение пашни? Справится совхоз с утвержденным планом продукции? По зерну, в частности?
Поняв необходимость перемен, Фадеичев не мог упустить из виду и нынешние задачи. Нетрудно понять, что беспокоило его: кто компенсирует взнос Долинского совхоза в районную копилку? И в одном ли Долинском придется круто менять обстановку?
— Нужно подымать наши зареченские хозяйства, — сказал Олег Иванович. — Пока там низкие урожаи, район всегда будет лихорадить. Целый комплекс мер. Пески требуют много торфа и навоза. И то и другое есть. Но мало техники. Есть выход: просить специальный отряд из агрохимслужбы. Они осилят задачу.
— Это не год и не два?
— Но ведь и мы собираемся работать здесь не год и не два.
Фадеичев улыбнулся:
— Если выберут. Будь я выборщиком — зачеркнул бы свою фамилию.
Улыбнулся и Нежный.
— Тринадцатый год выбирают.
— Да, так и пролетели тринадцать. И вот необходимость перемен взяла, что называется, за горло. Новая обстановка — новые задачи. Психология земледельца, чувство будущего…
— Поликарпов останется? — прямо спросил Олег Иванович.
— Конечно.
— Если Похвистнев сумеет понять свою ошибку, они вместе быстро выправят совхоз.
— Похвистнев не способен понять. В этом я убежден. Мог давно понять, если бы присмотрелся внимательней. Убедил себя в непогрешимости хозяйственника. А он — службист. И только. Калиф на час.
— Значит?..
Фадеичев не ответил. Уткнулся в бумаги.
Уже заходили, здоровались члены бюро. Потом вошли и тихо сели сперва Аверкиев, потом Похвистнев, за ними еще четыре директора из Заречья. Нежный собирал свои бумаги.
— Останься, Олег Иванович, — сказал Фадеичев. — Ты поможешь членам бюро разобраться в событиях.
И сразу, как только открыл бюро, начал говорить о видах на урожай, упрекнул зареченцев, которые смирились с ролью аутсайдеров и в этом году едва ли справятся с планом продажи, посчитал, сколько у кого будет зерна, и, наконец, спросил: