Девять хат окнами на Глазомойку
Шрифт:
— Ну, беги, беги. Мне и правда некогда.
Катенька помчалась назад. А Зина победно глянула на Тимохину, которая была в курсе всех событий, и, не скрывая своего бабьего торжества, сказала громко, чтобы все слышали, кому охота услышать:
— Муженек мой, значит, прибыл. Ты помнишь ли его, Мария Михайловна? Ну, из Поповки который, трактористом там работал. И детей привез. Останемся насовсем в Лужках. Вот и вышло, как я надумала. Куда конь с копытом…
И схватилась за груженую коляску с таким рвением, словно от этой коляски теперь все зависело.
А сердце ее, между тем, разрывалось от желания
Кажется, дочка и до дому еще не добежала, а на бугре уже замаячила знакомая мужнина фигура. Шел как по ниточке, трезвый. В туфлях и выходных брюках синего цвета, в странной шляпе с узкими полями, на которой только пера сбоку не хватает, чтобы казаться беспечным туристом, проникшим в глуби российские. Для Лужков нелепей наряда ну просто не придумаешь. Все, кто был под навесом, повернулись к нему.
Гудела сушилка, грохотали машины, вокруг сыпал уже ставший привычным серый дождик, а городской Архип, оскользаясь на мокрой тропе, торжественным и неспешным шагом спускался с бугра, временами останавливаясь, чтобы посмотреть на речку, луга за рекой в сизом тумане, на рядок потемневших от дождя хат и даже на тусклое небо над головой.
Лишь когда он подошел совсем близко, Зина не выдержала. Она бросила свою коляску на полдороге и шибко побежала навстречу. Тут и Архип не устоял, шаги ускорил, на ходу сбил с головы шляпу и, обняв супругу, ткнулся в плечо ей, всхлипывая, словно обиженный мальчик.
— Встрелись, значит, — пробормотал он. — На дожде встрелись… В суровом, значит, родимом краю.
Зина заговорила ласково и добро сквозь легкие слезы. И как маленького все поглаживала и поглаживала его плоскую спину, не зная еще, как разгадать эту непривычную его растерянность, вроде бы вовсе не по характеру, когда встречается с ней, гордячкой и неуступой, которая только и знала, что пилила его в городе, вызывая на встречный громкоголосый спор.
— Ну, чего ты, чего это? Все хорошо, вот мы и вместе опять, и раскисать тебе не надо, и дети при нас, слава богу, и родные — вот они, все родные-хорошие. Уж не больной ли ты, Архипушка? Не случилось ли чего?
Голос жены помаленьку привел его в чувство. Архип поднял голову, поцеловал мокрую щеку жены, после чего поднял с земли свою альпийскую шляпу и водрузил на положенное место.
— Как ты здеся? — спросил неуверенным голосом и поглядел в лицо Зины уже ревнивым мужниным взглядом.
— Хорошо я здесь! И Катенька здорова, сам видел. И все дорогие наши при деле и здоровы. Не на высылку мы с тобой прибыли, а в родные свои места. Али ты не рад? Али по Москве слезы проливаешь?
— Непонятная ты баба, расстройство мое от воспоминаниев, от близости родителей своих, нашего с тобой детства и любови. И
Она уже стояла рядом, всматривалась, скрестив руки на груди.
— Марья Михайловна я, здравствуй, Архип, вот и пришлось свидеться. А ты вовсе городской сделался, встрень на улице, подумала бы, ученый какой идет або начальник. Ты хоть Митю-то нашего помнишь? Ага! Он и ноне на покосе, все с нами да с нами, не уезжал никуда. А вон и дедушка Силантий, ты его должон помнить, а это Борис, сынок евонный, тоже из городу, он раньше тебя отбыл учиться, ну и летом прибывает пособлять, вроде как шеф тутошний, по родству, значит. Ну, а ты-то как? Смотри-ка, при шляпе! Фасонистый какой!
Архип понемногу приходил в себя. А уж когда Тимохина заговорила, про его одежду такое сказала, он поправил шляпу, подтянул повыше сползающие брюки и приосанился. С Борисом Силантьевичем — очкастым, представительным и простодушно улыбчивым — Архип ручковался достойно и с легким поклоном, мимолетно подумав, как бы этот важный, видать, человек принял его в городе, явись он для починки крана с горячей водой, от которой квартира уже в тумане плавает… И, подумав так, усмехнулся. Деда Силантия обнял, Васе сунул помятую шоколадку, а незнакомых механика и шоферов угостил шикарными сигаретами «Кент», которые недавно получил в презент от гражданина, побывавшего в дальних краях, очень знатного, но у которого старенький унитаз постоянно протекал, о чем Архип был уведомлен…
Зина поглядывала на эти церемонии со стороны, не без легкой усмешки, а потом поправила платочек и первой взялась за свою коляску. Машина продолжала работать, гора мешков вырастала у бункера. За ней и все другие, отвлекшись на несколько минут, вернулись к делу. Архип сконфуженно докурил сигарету, скинул синий пиджак с модным разрезом позади и схватился за вилы, отстранив Силантьева внука.
— Ты женщинам пособи на укладке, там полегче, по твоим силам. А я уж тута.
Он неотрывно работал дотемна и только изредка жадными глазами посматривал на жену, на ее статную фигуру, дивясь размашистой ее работой. И гордился, что у него такая умелая и работящая супруга, которая и мужикам десять очков наперед выдаст в любом труде.
Скоро приехал Савин. Архип осторожно, без особой уверенности обнял его, поцеловал в щеку. Савин помягчел лицом, оглядел Архипа и, кажется, остался доволен. Тем более что застал непутевого зятька уже в деле.
— Решился, так я понимаю?
— Как договорились с Зиной. Насовсем.
— Железно?
— Все! С городом у меня отрезано! Сказано одним умным человеком: везде хорошо, а на родинушке всего лучше.
— А вот деревни твоей нету, Архип. Домишки еще стоят, только без хозяев. Одни дикие коты не покидают деревни. Мы с председателем ездили. Грустно смотреть! И жалко.