Девять хат окнами на Глазомойку
Шрифт:
Пробыла Зина у Савиных всего три дня. Поплакала с матерью, съездила еще разок в Лужки, после кладбища походила там с дочкой по лугам, порадовалась ее хорошему виду и успехам в школе и заторопилась назад, не столько боясь за Архипа, сколько за двух маленьких, которые у него, «будь он трижды неладен», на руках остались. Ненадежный у них папочка.
В день отъезда, еще в Лужках, Зина как-то очень задумчиво осматривала деревню и зеленый мир вокруг Лужков, ахала, поглаживала густоцветную, нарядную, словно невеста, яблоню в огороде и со слезами на глазах ходила по комнатам опустевшего дома. И здесь ей все было по душе, все родственное,
— Вот бы где жить!
Катерина Григорьевна внимательно посмотрела на дочь.
— За чем же дело стало? Живи. Надо только подумать о зиме, о снежных заносах и нелегком труде, без которого тут нельзя жить. Твой Архип со скуки еще больше запьет. Или сбежит на вольные хлеба в столицу. Привычка у него страшная, не вот-то отделается.
— Он у меня убежит! Он у меня запьет! — с вызовом ответила она и сверкнула глазами. — Сам-то где родился и вырос? Аж в Поповке, вон за тем лесом! Глуше некуда. Тоже без кранов и горячей воды, так?
И уехала.
Сын Веня, Венька, Вениамин, хоть и находился ближе, приехать не сумел. Жена отбила телеграмму: в дальней командировке. Вениамин работал в той организации, что занималась монтажом электрических линий и установкой подстанций, машин. Это такая работа — неделю дома, две — за лесами и болотами, где его не вот-то отыщешь. Приехал он только к девятому дню, на поминки, растерянный и виноватый. Поклонился, обнял отца-мать и руками развел. Виноват, обстоятельства. Уселся рядом с отцом, и всем в глаза бросилось: как они похожи!
Двадцативосьмилетний Вениамин, с тем же округлым, решительным лицом, как у отца, с теми же волевыми складками от носа к уголкам твердого рта, серьезный и вместе немного озорной по молодости, крепкий телом и широкий в плечах, олицетворял здоровье, силу и надежность. Родители знали, что он не курит, выпивает только в компании и по значительному поводу, очень работящ и неуемно любопытен к жизни. Вот это качество Михаил Иларионович особенно ценил в сыне, при каждой встрече и подтрунивал, и задавал разные нелегкие вопросы, всяко разжигая в нем это творческое чувство, свойственное прежде всего людям крестьянского труда. Разжигал, радовался, а вот удержать в родном селе пе смог. Поехал Вениамин в город на курсы, всего-то на два месяца, и вдруг нашел там свою любовь. Все на свете позабыл, женился и, конечно, остался в городе. Измена колхозу!
А родителям каково? И отец, и мать, особенно Михаил Иларионович, просто места себе не находили. И все думал, все молчком. Не спал ночами, переживал, горько удивляясь, как это просто и в одночасье Венька, его правая рука, расстался с родной землей, с отцом и матерью, променяв привычную жизнь на новую — с любовью.
Областной город не был для Вени Савина чужим и до этого. Там он учился и закончил техникум механизации сельского хозяйства. И со свежей радостью немедленно вернулся и два года отлично поработал у них в колхозе механиком. И продолжал бы работать, уже вынашивал мечту — заочно учиться в институте. Ну, а тут подвернулись эти самые краткосрочные курсы. И девчонка. Она-то и заставила его свернуть с намеченной дороги.
Савин не раз втягивал в разговор о сыне и жену, жаловался, что так вот получилось. Но у Катерины Григорьевны, оказывается, имелась своя точка зрения на этот счет.
— Любовь, Миша, тут ничего не поделаешь, это оправдание для молодых. А городскую девушку в деревню не перетащишь, даже когда сильная любовь. Обществом они дорожат, многолюдством, соблазнами вроде театра да танцев с концертами. Все это и Вене не чуждо. Вот и остался.
— Любовь! — Савин произносил это слово уже по-стариковски, с некоторым пренебрежением. — О нас с тобой он не подумал, бросил одних и ручкой не помахал. Живите сами! Хорошо, что внучка с нами. Не будь ее, так оглохли бы от тишины в доме.
— Ну, не так уж и одни. Мама твоя…
— Да ведь она в Лужках, вся в своих заботах и болезнях, в своем доме. Ну навещаемся, посидим-поговорим. И опять врозь. Не-ет, Венька поступил неразумно, что там ни говори.
После такого приговора Савин замыкался. И все думал. Думал.
Когда в первый раз сын прислал письмо с известием о женитьбе, Савины-старшие долго жили в состоянии какого-то очень тревожного ожидания. Вот приедут молодые. Вот увидят они эту Мариночку. А вдруг она не придется по сердцу, что-нибудь не то? Тогда как? Ведь чужими могут разъехаться. На всю жизнь. Не дан бог!
Молодые приехали скоро после письма. Без специального оповещения. Веня выпрыгнул из кузова попутного грузовика, бегом к кабине, руку жене подал. Это Катерина Григорьевна в окно увидела. Из кабины вышла такая беленькая девочка, оглядела деревенскую улицу, тряхнула коротко стриженной головкой и засмеялась. Веня тоже засмеялся. Тут молодая и со свекровью познакомилась. На крыльце.
При первом знакомстве эта миниатюрная, кокетливая от природы и, казалось, чрезвычайно легкомысленная Мариночка повергла Катерину Григорьевну в состояние родительского шока. Ей уже казалось, что эта — ненадолго, не уживется Веня с такой легонькой синичкой. Но едва ли не в тот же день, к радости свекрови, мнение это начисто испарилось. Марина отлично знала, где и как нужно вести себя, критические ситуации ловко обходила. Где бы они с Веней ни появлялись — в Кудрине, в районном центре, в Лужках у Вениной бабушки, — тотчас звучал ее смех, парни, все как один, в ее присутствии подтягивались и смотрели на нее влюбленными глазами, возникало оживление, все при ней начинало двигаться скорей. Жизнелюбие било через край.
А вот суждения Марины отличались умом и продуманностью, познания явно превосходили молодость и саму ее скромную профессию учительницы биологии. Когда возник было спор с Михаилом Иларионовичем, она не стала довольствоваться ролью молодой ученицы у опытного агронома. Она сумела трезво оценить теперешнее положение в деревне. И как-то очень мягко обошла щекотливую тему миграции сельского населения в города. Веня при этом разговоре сидел, потупившись. И молчал. Виноват, конечно, что выбыл, но…
— Крестьянство нового поколения начинается со школы, — утверждала Марина в один из последующих приездов. И принималась рассказывать Савину-старшему свои задумки: ей хотелось, чтобы при каждой школе — даже в областном, центре — были собственные поля, машины, чтобы ученики работали на полях и на машинах, в садах-огородах не для баловства, а по-настоящему.
— У тебя только прожекты. А на деле? — спросил Михаил Иларионович, очень заинтересованный проблемой.
— Пока ничего, — развела руками и мило улыбнулась. — Но я не отстану от этих умников из облоно. И своего добьюсь!