Девять хвостов бессмертного мастера. Том 4

Соул Джин

– А это так важно, учитель? – спросила Чэнь Юэ. – Почему обязательно нужно писать правой?

– Потому что так принято, – ответил У Цяньхэн. – Тебя готовят для службы императору, Чэнь Юэ, а совершенный человек должен быть совершенен по тем критериям, что приняты в императорском дворце. Левшей в императорский дворец не принимают.

– Но это глупо, – подумав, сказала Чэнь Юэ.

– Так принято, – возразил У Цяньхэн. – Глупо или нет, решать не нам, а императору. Для твоего же блага тебе следует выучиться использовать правую руку, Чэнь Юэ.

Поверь своему учителю.

Чэнь Юэ с большой неохотой переложила кисть в правую руку. С её талантом много времени на переобучение не ушло, но ей не нравился результат.

– Это мёртвое письмо, – сказала Чэнь Юэ недовольно, глядя на то, что выходило из-под её правой руки.

Почерк потерял оригинальность, хоть и соответствовал всем требуемым критериям каллиграфии. У Цяньхэн должен был стоять на своём, но дал-таки слабину, позволив Чэнь Юэ писать левой, но при условии, что впоследствии, в императорском дворце, она будет использовать только правую руку. Чтобы подчеркнуть важность сказанного, У Цяньхэн рассказал, что в прежние времена делали с левшами. Чэнь Юэ была потрясена.

– Поэтому, – серьёзно сказал У Цяньхэн, – я нисколько не преувеличивал, когда говорил, что это для твоего же блага. Никто не знает будущего. Если предрассудки перевесят здравый смысл, история может повториться.

– Расскажите ещё о мире, учитель, – попросила Чэнь Юэ. Она очень мало знала о тёмной стороне бытия.

У Цяньхэн счёл, что совершенный человек должен видеть мир таким, каков он на самом деле, а не сквозь призму идеалов, поэтому рассказал правду: то и дело случаются войны, проливается кровь, люди умирают от голода и болезней, сильные мира сего несправедливы, династии меняются в результате переворотов…

– И всё это за стенами поместья? – потрясённо спросила Чэнь Юэ.

– Тебе запрещено покидать поместье, поэтому ты ничего этого не видела и не увидишь, поскольку через год поедешь в императорский дворец, а его покидать тоже запрещено.

– То есть сменю одну тюрьму на другую, – заметила Чэнь Юэ.

– Ты так это воспринимаешь? – удивился У Цяньхэн.

Чэнь Юэ надолго задумалась.

– Дядя заботится о моём благополучии, – сказала она после, – и ради моего же блага запрещает мне покидать поместье. Но он запретил учителям говорить со мной о том, что не касается учёбы. Вы первый говорите со мной, учитель.

– Если твой дядя об этом узнает, меня тут же уволят, – пошутил У Цяньхэн. – Но я считаю, что совершенный человек должен иметь трезвый, не затуманенный предрассудками и суевериями рассудок и видеть полную картину мира, пусть та и может показаться уродливой или чудовищной во многих отношениях.

– Мы ему не расскажем, – сказала тогда Чэнь Юэ и слегка улыбнулась.

Живопись тоже давалась Сяоцзе легко. У Цяньхэн показал ей основные приёмы, рассказал о символике и сочетании цветов. Он привёз с собой несколько картин, полагая, что они могут послужить в качестве обучающего материала. Книг по живописи у него не было, они дорого стоили,

он не мог их себе позволить.

Картины были хороши, они достались ему в наследство и некогда украшали дворец императора прошлой династии. На одной были изображены цветы, на другой – птицы, на третьей – горный пейзаж, на четвёртой – портрет безызвестного правителя, а может, и бога. Эти темы являлись наиболее популярными, и У Цяньхэн полагал, что во время состязаний в императорском дворце требуется исполнить одну из перечисленных.

Чэнь Юэ долго изучала картины, задавая дельные вопросы, касающиеся смешивания красок и символики орнаментов, и делала штриховые наброски, пытаясь применить на практике полученные знания. После У Цяньхэн попросил её что-нибудь нарисовать.

В поместье Чэнь был роскошный сад, поражавший разнообразием цветов и деревьев, а ещё в нём жили павлины, их привезли сюда аж из Первой столицы, поэтому можно было рисовать с натуры. Сяоцзе сделала несколько неплохих набросков тушью: верхушка дерева за стеной, ветвь сливы с почками и листьями, удаляющийся под лозную арку павлин.

– Очень хорошо, – похвалил У Цяньхэн.

Чэнь Юэ ещё предстояло найти собственный стиль, в набросках она использовала те же приёмы, что и неизвестный художник картин-образцов и сам У Цяньхэн.

– А теперь нарисуй что-нибудь на своё усмотрение, – сказал У Цяньхэн.

Сам он погрузился в чтение книги, как всегда делал, пока Сяоцзе выполняла уроки. Небольшие передышки помогали ему упорядочить мысли и составить план дальнейших уроков: Чэнь Юэ училась быстрее, чем У Цяньхэн учил, иногда приходилось придумывать что-то прямо на ходу.

Чэнь Юэ с головой ушла в работу и не отрывалась от рисования, даже когда пришло время традиционного чаепития. У Цяньхэн не стал её отвлекать и велел слуге принести чай позже. Он по себе знал, какую досаду чувствуешь, когда прерывают полёт фантазии, а вечерний чай нисколько не хуже обеденного.

– Я закончила, учитель, – сказала Чэнь Юэ через несколько часов с видом хорошо потрудившегося человека.

Но в её голосе была лёгкая неуверенность, какая бывает у людей, сомневающихся в успехе своих трудов, ведь «хорошо потрудиться» не всегда означает и хороший результат.

У Цяньхэн отложил книгу и подошёл, чтобы взглянуть. С губ его сорвалось удивлённое восклицание: Чэнь Юэ нарисовала… его и, пожалуй, сильно ему польстила.

– Почему ты нарисовала меня? – спросил У Цяньхэн.

– Но вы ведь сами мне сказали, учитель, – возразила Чэнь Юэ.

– Я? – удивился У Цяньхэн. – Я не говорил тебе рисовать меня.

– Вы сказали, чтобы я нарисовала то, что мне нравится, – сказала Чэнь Юэ.

– Я не так сказал, – возразил У Цяньхэн. Он был уверен, что сказал «на своё усмотрение».

– Я так понимаю, на своё усмотрение – это то, что хочется, – рассудительно сказала Чэнь Юэ, – а хочется обычно лишь то, что нравится. Если не нравится, то разве захочется?

– Хм… – озадачился У Цяньхэн.