Девять месяцев до убийства
Шрифт:
Как-то утром за завтраком Мэри сказала мне:
— Пришло письмо от тетушки Агаты.
Я отложил газету.
— Из Корнуэлла?
— Да, от нее, бедняжки. Она никогда не была замужем и всю свою жизнь прожила в одиночестве. А теперь врач прописал ей постельный режим.
— Надеюсь, у нее ничего серьезного.
— В письме она ничего не написала об этом. Но ей уже под восемьдесят. Всякое может случиться. Кто знает.
— Она что, живет совсем одна?
— Нет, с ней живет Бет, которая нянчила меня когда-то, и еще у нее есть садовник.
— Визит ее любимой
— Собственно, письмо можно рассматривать как приглашение, даже как просьбу приехать, но я, право, не знаю…
— Думаю, ты должна ехать, Мэри. И тебе самой не повредили бы недельки две в Корнуэлле. Ты что-то немного бледная в последние дни.
Я, разумеется, говорил то, что думал, но была у меня и еще одна мысль, гораздо более серьезная, которая не давала мне покоя. Думаю, не ошибусь, если скажу, что в те дни 1888 года всякий сколько-нибудь ответственный мужчина в Лондоне не преминул бы отправить в провинцию свою супругу, сестру, возлюбленную, если бы у него была подходящая возможность. По одной-единствен-ной причине: по ночным улицам и темным переулкам большого города бродил Джек Потрошитель.
Правда, наш мирный дом в Паддингтоне был не только в топографическом смысле очень далек от Уайт-чапеля, где творил свои злодеяния этот сумасшедший. Но разве в таких делах можно быть в чем-то уверенным? Всякая логика теряет силу, если речь заходит о злодеяниях такого чудовища.
Мэри в раздумье теребила конверт.
— Я не хотела бы оставлять тебя здесь одного, Джон.
— Ну, обо мне можешь не беспокоиться, я как-нибудь тут справлюсь.
— Впрочем, ты тоже можешь немного развеяться. Тем более что пациентов у тебя сейчас немного.
— Это ты намекаешь, чтобы я поехал с тобой?
Мэри засмеялась.
— Боже праведный, спаси и сохрани! Ты помрешь со скуки в Корнуэлле. Нет, я просто хотела предложить тебе собрать саквояж и посетить твоего друга Шерлока Холмса. Я же знаю, что тебе всегда рады на Бейкер-стрит.
Признаюсь, что я не особо сопротивлялся. Предложение было слишком заманчивым. Короче говоря, Мэри поехала в Корнуэлл, с врачебной практикой я все уладил и перебрался на Бейкер-стрит — к радости Холмса — как могу с полным правом заметить — равно как и к моей собственной.
Меня даже поразило, с какой легкостью мы вернулись к нашему привычному образу жизни. Я, правда, ощущал, что прежняя эта жизнь уже никогда не сможет удовлетворить меня, но все-таки было просто чудесно снова оказаться в обществе Холмса.
И вот он снова буквально огорошил меня своим замечанием.
— Вы правы. Возможность, что Джек Потрошитель — женщина, ни в коем случае исключать нельзя.
Он опять таинственным образом прочитал мои мысли, и, надо признаться, это меня несколько рассердило.
— Холмс! Ради всего святого! Ведь я не сделал ни малейшего намека на то, что мне пришла в голову такая мысль!
Холмс улыбнулся: эта игра доставляла ему удовольствие.
— Нет, Ватсон. Но признайтесь — именно такая мысль вам в голову и пришла.
— Ну хорошо. Но ведь…
— Вы заблуждаетесь,
— Но ведь я сидел здесь в полной тишине — даже не пошевелился — и читал свой «Таймс»!
— Ваши глаза и ваша голова вовсе не были неподвижны, Ватсон. Когда вы читали газету, ваш взгляд был направлен на крайнюю левую колонку — туда, где заметка о Джеке Потрошителе и его последнем убийстве. Спустя некоторое время вы оторвали взгляд от газеты и нахмурились. Как это чудовище может до сих пор безнаказанно ходить по улицам Лондона — вот какая мысль, без сомнения, посетила вас в этот момент.
— Верно.
— Затем, дорогой мой, глаза ваши скользнули вниз и случайно остановились на «Пляжном журнале», который лежит рядом с вашим креслом. Он оказался раскрыт на той странице, где помещена реклама фирмы «Бельдель»: вечерние дамские платья по вполне доступным — как там сказано — ценам. И картинка — манекенщица как раз демонстрирует одно из этих платьев. Тут выражение вашего лица изменилось — оно стало задумчивым. Вам пришла в голову какая-то мысль. Не меняя выражения лица, вы перевели взгляд на портрет Ее Величества, который висит у камина. Миг спустя складки на вашем лбу разгладились, и вы кивнули. Вы убедились в правильности своей мысли. Здесь-то я с вами и заговорил. Да, вполне возможно, что Потрошитель — женщина.
— Но Холмс…
— В самом деле, Ватсон. Вы удалились от наших дел, и это повредило вашей способности к восприятию.
— Но ведь когда я смотрел на картинку в «Пляжном журнале», мне вполне могла прийти в голову целая дюжина других мыслей. Каких угодно!
— Тут я не могу согласиться с вами. Все ваши мысли без остатка были заняты статьей о Джеке Потрошителе, а картинка с манекенщицей, рекламирующей вечернее платье, чрезвычайно далека от ваших обычных интересов, чтобы привлечь ваше внимание. Стало быть, напрашивается вывод — идея, пришедшая вам в голову, должна быть как-то связана с вашими размышлениями о Потрошителе. И вы утвердили меня в этом убеждении, поглядев на портрет королевы.
— Позвольте поинтересоваться, каким же образом, поглядев на королеву, я выдал эту свою мысль? — спросил я запальчиво.
— Ватсон! Ну разумеется, вы вовсе не собирались подозревать ни манекенщицу, ни королеву. Они заинтересовали вас только потому, что принадлежат к слабому полу.
— Это верно. Но не логичнее ли было предположить, что глядя на женщин, я подумал не о Потрошителе, а о его жертвах?
— В таком случае у вас на лице отразилось бы сострадание. А тут вы напомнили мне ищейку, которая вдруг напала на след.
Мне ничего не оставалось, кроме как признать поражение.
— Холмс, однако, вы всегда сами себе все портите своей разговорчивостью!
Брови Холмса сошлись на переносице.
— Что-то не пойму, на что вы намекаете.
— А вы только подумайте, какое бы вы производили впечатление, если бы не объясняли логики своих рассуждений!
— Это так. Но тогда бы разом было покончено с вашими мелодраматическими рассказами о моих пустячных приключениях, — с некоторой холодностью заметил Холмс.