Девять месяцев до убийства
Шрифт:
— Он умер? — Судя по интонации, это скорее был не вопрос, а сомнение в сказанном.
— Так нам было сообщено.
Теперь на лице лорда Карфакса отражалась уже неприкрытая печаль.
— Может быть, это правда, а может, и нет. Мой отец, как вы без сомнения уже имели случай убедиться, мистер Холмс, — человек строгий и непреклонный. Для него превыше всего доброе имя Осборнов. Именно поэтому он столь страстно печется о том, чтобы родословное древо герцогов Шайрских оставалось без малейшего изъяна. Когда он отрекся от моего младшего брата, примерно полгода
Он вздохнул.
— Боюсь, что для отца Майкл умер, даже если он еще жив.
— А вы сами не знаете, жив ли еще ваш брат? — спросил Холмс.
Лорд Карфакс наморщил лоб, что придало ему особенное сходство с герцогом. Мне показалось, что он хочет уйти от прямого ответа.
— Выразимся так, сэр: у меня нет никаких доказательств, что он умер.
— Понимаю, — ответил Холмс.
Потом он поглядел с высоты своего роста на девочку и улыбнулся. Дебора Осборн подошла ближе и вложила свою ручку в его ладонь.
— Вы мне очень нравитесь, сэр, — сказала она торжественно.
Это был просто восхитительный миг. Столь откровенное признание, кажется, необычайно смутило Холмса.
— Ну хорошо, лорд Карфакс, — сказал он, не выпуская ручку девочки из своей. — Пусть ваш отец — человек суровый. Но выгнать из дому сына, отречься от него! Решиться на такое нелегко. Ваш брат явно совершил какой-то тяжелый проступок.
— Майкл женился вопреки воле отца. — Лорд Карфакс пожал плечами. — Не в моих правилах обсуждать с чужими людьми семейные дела, мистер Холмс, но Дебора…
Он провел рукой по блестящим волосам дочери.
— Дебора не ошибается в людях, и я полагаюсь на нее.
Я все время ждал, что Его Лордство спросит, чем вызван интерес Холмса к Майклу Осборну, но он так и не сделал этого.
Однако Холмс сам ответил на этот невысказанный вопрос. Он протянул лорду Карфаксу футляр с хирургическими инструментами.
— Вероятно, я вправе передать это вам, Ваше Лордство.
Лорд Карфакс взял ящичек с молчаливым поклоном.
— А теперь нам пора в путь — боюсь, поезд нас ждать не станет.
Холмс снова поглядел с высоты своего роста на девочку.
— До свидания, Дебора. Ни я, ни доктор Ватсон уже давно не испытывали столь приятных чувств, какие вызвало наше знакомство с тобой.
— Надеюсь, что вы скоро приедете снова, сэр, — ответила девочка. — Здесь так одиноко, когда нет папы.
На обратном пути до деревни Холмс был крайне молчалив. Он едва откликался на мои замечания по поводу произошедшего в замке. Только в вагоне поезда, стремительно уносившего пас в Лондон, он сделался разговорчивее. На его худом лице появилось хорошо знакомое мне отсутствующее выражение, и он сказал:
— Интересный все-таки человек. Как полагаете, Ватсон?
— Может быть, — ответил я сердито. — Но притом еще и самый антипатичный из всех, кого я видел. Именно такие люди — слава богу, их не так много на свете — создали английскому дворянству дурную репутацию.
Мой гнев, казалось, позабавил Холмса.
— Я имею в виду сына, а не отца.
— Сына? Меня, конечно,
— Но вам показалось, что он чересчур говорлив?
— Именно это впечатление у меня и возникло, Холмс, хотя я бы и затруднился объяснить, как вы догадались об этом. Я ведь не принимал участия в разговоре.
— На вашем лице отражается все, мой дорогой Ватсон, — ответил он.
— Он ведь и сам признал, что слишком откровенно говорит о семейных делах.
— Но соответствовало ли это действительности? Давайте для начала предположим, что он глуп. В этом случае перед нами был любящий отец со склонностью к болтливости.
— А если мы допустим более сложный вариант: он считает глупцами всех остальных?
— Тогда он произвел на нас именно то впечатление, которого и добивался; и я лично склонялся бы скорее ко второму мнению. Ему знакомо мое имя и моя репутация, Ватсон, и ваша тоже. Он вряд ли поверил в ту роль добрых самаритян, которую мы разыгрывали, делая вид, будто готовы ехать хоть на край света только затем, чтобы вернуть старый хирургический набор его законному владельцу.
— Но почему он в таком случае был с нами излишне откровенен?
— Но дорогой мой! Ведь он не сказал нам ничего такого, чего бы я уже не знал или не мог бы без труда узнать из подшивки любой лондонской газеты.
— А что он нам не сказал?
— Жив его брат Майкл или нет. Поддерживает ли он связь с братом или нет.
— Кажется, он ничего не знает о брате — судя по тому, что мы от него слышали.
— А вот это, Ватсон, как раз тот вывод, который вы, вероятно, и должны были сделать.
Не успел я вставить и слова, как он продолжил:
— Вам следует знать, что я поехал к герцогу Шайр-скому не без некоторой предварительной подготовки. У Каннета Осборна было двое сыновей, когда он унаследовал герцогский титул. Младшему, Майклу, титул, разумеется, по наследству не переходил. Я не могу знать, в какой мере это возбудило у него ревность и зависть; во всяком случае, он повел себя так, что лондонские журналисты стали звать его развратником и кутилой. Вот вы только что говорили, что отец его просто нечеловечески жесток, Ватсон. Но та информация, которой я располагаю, говорит о противоположном — герцог был явно снисходителен к своему младшему сыну. Однако в конце концов терпение отца лопнуло — когда сын женился на женщине, которая была представительницей древнейшей профессии в мире — проституткой.
— Я начинаю постепенно понимать, — пробормотал я. — По злобе или из ненависти он хотел опозорить титул, который не мог получить по наследству.
— Быть может, — сказал Холмс. — Во всяком случае, для герцога это объяснение так и напрашивалось.
— Я этого не знал, — пристыженно проговорил я.
— Просто это так по-человечески, дорогой мой Ватсон, — принимать сторону пострадавшего. Но для начала было бы неплохо точно выяснить, кто именно пострадал на самом деле. Что до герцога, то я готов признать — он человек тяжелый. Но ему приходится нести свой крест.