Девятое имя Кардинены
Шрифт:
— Выходит, вы и светскую хронику не обделяете вниманием? Пожалуйста, не удивляйтесь, что я хочу с вами поговорить. И попросите уйти вашу даму, если можно.
Он вздохнул и поплелся в спальню. Майга уже сидела на постели. Швырнул ей белье, платье:
— Вот, одевайся и выметайся. И поимей в виду на будущее: все эти последние годы у нас была случайная, одномоментная связь.
— Я все слышала. У тебя другая девочка.
— Слышала она. Господи! Это такая девочка, что как бы следом за ней не явились ее мальчики. Вернее, мальчики ее обожаемого невенчаного супруга Нойи, которому скоро впору будет самому
Вернулся. Тэйни уже сбросила плащ на соседний стул, обсохла, распушилась, как ивовая сережка. Совсем молоденькая, подумал он, и туда же. Пути торит.
— Кофе будете? Или коньяк? Или вместе?
— Кофе выпью с охотой, — сказала весело, — а жидких клопов потребляйте уж сами!
Он сходил на кухню, где соорудил две чашки крепчайшего пойла без сахара, себе и ей. На темную слазил в буфет, из початой бутылки налил фужер, опрокинул в себя единым духом.
«Скверно надираться в одиночку. Выходит, я трушу? Трушу. Что я о ней знаю? Принцесса придворных танцулек, идеальная пара своему мужу. Всё ей дано: гибкость тела, смелость ума и веселие духа. Но что за непонятные разговоры с Эррат, похожие — на провокацию? Или все-таки на святую наивность? Если последнее, то зачем она здесь?»
Прошелестела мимо Майга, заглянула в дверь, обменялась улыбками. Вот она почему-то не боялась и уже нисколько не ревновала. Видно и впрямь и женщин есть свой тайный язык…
— У вас тут чудесно. Кофе такого душистого отродясь не пила. Какие вазы — китайские? И чеканка на стене. (Она называлась — «Оровела», «Песнь ярма» — там возница лежал на ярме поперек голов двух огромных, величественно-печальных быков, а сзади них открывался зев огромнейшей винной амфоры.) Выйду на пенсию — куплю домик и обустроюсь в том же духе. А, кстати, вы-то почему на пенсии? Из-за истории в Ларго?
Знала она о том явно понаслышке: всё уже кончилось до ее приезда в Эдинер. В замке Ларго был лагерь для военнопленных, взятых в гражданскую войну. Им пришло в голову устроить «бунт на «Потемкине»» — из-за скверной еды, никуда не годной врачебной помощи и низкого качества тюремной обслуги, — чем они еще сильнее ухудшили свое положение. Оставшиеся в живых, разумеется. Керг тогда попробовал нечто сделать, но его официально предупредили, чтоб не совался. Ушел он скорее от стыда за свою профнепригодность, чем по иной причине.
— Я понимаю, что вы по совести не можете быть официальным, нанятым государственным защитником, но ведь никто не помешает вам стать частным адвокатом с лицензией и брать плату за свои услуги. Вы же пожизненный член адвокатской корпорации и не имеете права выходить из нее, пока можете приносить пользу. Как бы ваши коллеги здесь и в британской диаспоре не решили, что вы… уклоняетесь.
— Мои гипотетические подзащитные небогаты, гонорар с редкого возьмешь, а вот пенсии я точно лишусь — как частный практик.
— Братья… простите, собратья ваши достаточно богаты, чтобы оплатить вам издержки и помочь информацией и авторитетом. И здесь, и за рубежом. Я слышала, что здешние ваши коллеги внутри своих иннов… как это будет по-эдински — страт? коллегий?…могут обеспечить не худшую охрану, чем по классической программе защиты свидетеля — хотя по внешнему виду нипочем не скажешь, что они блюдут
«Она нарочито проговаривается в отдельных терминах: откуда-то знает о Братстве Зеркала, которое здесь, в Эдине, ушло в глубокое подполье? — подумал он. — Вон и Эррат решила так же».
— Вы слишком молоды, чтобы заниматься дешевыми провокациями.
— Тем более, что они вовсе не мое амплуа. Я только говорю людям: делайте что должно, а все остальное приложится вам.
— Чтобы жить так, нужна отвага особого качества.
— Да. Но ведь сказано: «Совершенная любовь изгоняет страх. Боящийся несовершен в любви», — она отняла руки от чашечки, которой играла во время разговора, и выложила их на столешницу. Ее кольцо было — старинный силт с виноградной лозой, какие раньше Оддисена вручала как символ защиты или, если внутри был камень, — власти. Слишком тяжелое для полудетских пальцев.
— Красивый перстень. Виноградная лоза — символ Иудеи. И христианства. И…
— Да. Очень многозначный символ.
Помолчали.
— Что у вас могли быть контакты с зарубежной частью корпорации, я догадываюсь. Но вы бы открыли свое кольцо для верности.
— Керг, милый, я ведь не приказываю от имени кого-то там или своего силта, а прошу. Кто-то из ваших должен первый покатить камень с горы. Лучше, если на это пойдет такой влиятельный и такой более или менее неуязвимый человек, как вы.
— А если я решусь…
— Тогда от меня вы получите сведения о том, насколько безопасно брать то или иное «кэлангистское» дело, и кое-какие материалы для защиты. Мы с дядюшкой Лоном… Ну, в общем, может так обернуться, что и я сама запишусь к вам в клиенты, и кое-кто повыше.
И они облегченно рассмеялись под шелест дождя, который мёл по тротуарам, горстями холодных капель швырял в окно и всё же ничего не мог поделать с упрямым и сокровенным теплом человеческой жизни.
Бусина двенадцатая. Альмандин
Денгиль был верен договору, который негласно заключили между собою обе путешествующие стороны. О политике — ни словечка. Но когда они прошли через оцепление не ее, а его именем, Та-Эль поняла: у него везде свои люди, свои знаки и кольца. Сам он носил перстень со щитом, оплетенным виноградной лозой, какого ни у кого не было. Может быть, он и от диких банд его защищал — или бандиты вообще существовали в воображении ее начальства? Та-Эль вспоминала: как-то кавалеристы друга, отчасти чтоб побаловаться, но и по некоей необходимости (с мясом в их армии было туго) прирезали двух отбившихся овец. Казалось, что отары у местных несчитаные. Керт, узнав, долго и нудно ругался — ей пришлось отослать его в дозор. Нойи и сам был отнюдь не в восторге: посадил ту парочку мясоедов под арест. Наутро обоих нашли уже холодных, и сонная артерия перерезана, как у скотины, убитой «с призыванием имени Аллаха», почти без боли и стресса. А на лбу тем же ножом — то ли «О», в честь Оддисены, то ли «Д» — «Денгиль». Это чтобы не валили на местных жителей, что, дескать, все поголовно разбойники. Да уж, Братство тут было совсем иное, чем у Та-Эль на родине, куда менее прирученное и цивилизованное. Что бы оно сделало с прямым насильником и мародером из пришлых солдат, и думать не хотелось.