Девятью Девять
Шрифт:
— Чушь. Я в курсе, что он заговорил. Меня это не касается.
— Да, если бы он не вспомнил про струсившего убийцу. Купер решил рассказать побольше и обеспечить себе безопасность. Может быть, если ничего не утаивать, спасешься.
Мужчина спросил:
— А много ли знаете вы?
— Достаточно, чтобы прийти сюда.
— Фантазии Купера вас не пугают?
— Только не здесь. Вы не посмеете. А больше нигде мы с вами не встретимся.
— Катитесь со своими предостережениями. Я вышел из игры.
Женщина ответила:
— Ну ладно. Хотя попытаться стоило. Без обид?
— Да.
Когда женщина ушла, он сказал себе: “На сей раз не струсит”.
Вечер
Мэтт обвел взглядом кабинет. Традиционного общего собрания подозреваемых, с трепетом ожидающих последнего слова, у них не получилось.
Недоставало, по крайней мере, пятерых. Свами Зюсмауль находился в тюрьме. Как и Агасфер, или Гленн Мейсон, ожидавший ордера на экстрадицию из Иллинойса. Робин Купер, скорее всего, сидел дома — под ненавязчивым, но бдительным полицейским наблюдением. Р. Джозеф Харриган задержался в конторе на какой-то важной встрече. После рассказа Кончи о приключениях на Ольвера-стрит сестра Урсула решила, что приглашать Грегори Рэндала к Харриганам было бы неразумно, вне зависимости от того, насколько серьезен повод.
Поэтому монахиню слушали только трое Харриганов — Элен, Артур и Конча, — а также Баньян-Баннистер (ради такого случая повышенный в статусе, он присутствовал не в качестве слуги, а как профессионально заинтересованный зритель), лейтенант Маршалл, Мэтт и, разумеется, дремавшая в уголке сестра Фелиситас.
— Начинайте, сестра, — сказал Маршалл. — У меня мурашки по спине, такое чувство, что где-то тлеет фитиль, причем не в этой комнате, но что тут поделаешь? Открывайте шоу, и пусть себе Рим горит.
— Прошу прощения, — начала сестра Урсула, — если мои слова зазвучат чересчур поучительно. Трудно, стоя перед такой аудиторией, не впасть в манеру проповедника. Пожалуйста, прерывайте меня всякий раз, когда сочтете необходимым. Как уже предупредил лейтенант Маршалл, наше заседание носит неофициальный характер. Лейтенант был так любезен, что задал мне несколько вопросов относительно случившегося и сообщил кое-какую информацию. Я полагаю, что в результате раскрыла тайну запертой комнаты, и прошу вас, столь тесно связанных с этим делом, выслушать мои рассуждения. Лейтенант, который несколько дней ломал голову, изучая проблему со всех возможных сторон, пришел к простому выводу, что никакой проблемы вообще нет. Он хочет не просто разрубить гордиев узел, но объявить, что его не существовало вовсе. Иными словами, лейтенант ставит под сомнение показания мисс Харриган. Нет, мисс Харриган, пожалуйста, не смотрите на бедного мистера Маршалла так сердито. Служебный долг детектива — не вмешивать личное отношение в ход расследования, и причины, которые привели к его подозрениям, достаточно убедительны… для протестанта.
— Для протестанта! — эхом отозвался Маршалл. — Дорогая моя сестра Урсула, я весьма уважаю вашу церковь, но отказываюсь поверить, что она является единственным источником здравого смысла. Логика есть логика, даже для протестанта.
— Прошу прощения, лейтенант. Логика — одно дело, истолкование фактов — другое. Восстановим последовательность событий. В воскресенье вечером мисс Харриган сказала вам, что никто не выходил из кабинета, пока она находилась в молельне. До конца вечера и на следующее утро с ней постоянно была племянница. Они вместе отправились на мессу, и мисс Харриган, ни на минуту не отходя от Кончи, приняла причастие. Как вы истолкуете эти факты, лейтенант?
— Я скажу, что мисс Харриган — добрая и горячо верующая женщина. Но ничто не разубеждает меня, что она способна солгать, чтобы
— Правильно. Признаю — простите, мисс Харриган, — что не назвала бы подобную ложь немыслимой. Но ее дальнейшие действия, если следовать вашей гипотезе, становятся совершенно невероятными. Всякий католик знает, что ложь — грех, более того, ложь в таком серьезном вопросе — грех не простительный, а смертный. Принять причастие в состоянии смертного греха — самое страшное святотатство, какое только может совершить католик. Если бы мисс Харриган солгала, у нее было бы два пути — воздержаться от ежедневного причастия либо исповедаться в грехе и получить отпущение. Она не сделала ни того ни другого — следовательно, она сказала правду.
— Да будет позволено мне как протестанту, сэр, заверить вас, что доводы сестры Урсулы вполне разумны, — снисходительно заметил Баньян. — Возможно, они неприменимы к схизматикам, которые называют себя “практическими католиками”, но христианину, истово преданному Римской церкви, такому как мисс Харриган, проще совершить убийство, чем святотатство.
— Так, — сказал Маршалл. — Вы вычеркиваете единственное возможное решение. Скажите на милость, что же остается?
— Сейчас. — Сестра Урсула улыбнулась. — Давайте обдумаем вопрос еще раз с самого начала. Жаль, что Джозефа Харригана здесь нет и мы не можем сравнить показания очевидцев. Придется нам довольствоваться мистером Дунканом. Итак, мистер Дункан, что вы увидели, когда впервые заглянули через стекло вечером в воскресенье, на закате?
— Человека в желтом одеянии.
— А когда заглянули во второй раз, то увидели…
— Труп Вулфа Харригана.
— Что исчезло из комнаты в промежутке?
— Человек в желтом.
— Вот здесь, — сестра Урсула повернулась к лейтенанту, — мы пошли неправильным путем с самого начала. Давайте повторим. Что увидели сначала? Человека в желтом одеянии. Что увидели потом? Человека. Что пропало?
Конча выкрикнула: “Одеяние!” — и как будто поразилась собственным словам. Все остальные подались вперед, с внезапным выражением интереса на лицах, точь-в-точь марионетки, которых дернули за веревочку. То есть все, кроме безмятежно дремлющей сестры Фелиситас и Артура Харригана, который откинулся на спинку кресла и произнес:
— Бред…
Кофе вскипел. Робин Купер налил обжигающе горячую жидкость в кружку, выпил и вновь посмотрел на черновой набросок, лежавший перед ним. “В свете всего случившегося… разумеется, это очевидно даже официальному представителю… чтобы добиться моего бесценного молчания…”
Гордиться было нечем. Неуклюжая попытка, которой недоставало обычного блеска. Купер скомкал листок и выпил еще кофе. Личный разговор окажется, несомненно, опаснее, но в то же время, скорее всего, гораздо продуктивнее… И потом он кое-чем уравновесит опасность, а при необходимости и предвосхитит ее.
Купер вытащил из ящика тяжелый пистолет сорок пятого калибра. (Ростовщики бывают слепы и немы, главное — знать, к кому обратиться.)
На сей раз — никаких оплошностей. Риск велик, но игра стоит свеч.
Да, крысы бегут с тонущего корабля. Но, предположим, крыса знает, что корабль нагружен золотыми слитками, которые по-прежнему покоятся в трюме. Золотом, которое можно изъять и обратить себе на пользу, если крысиная изобретательность не подведет.
За дверью послышался какой-то шум. Робин Купер нахмурился, поскольку посторонний звук вмешался в его планы. Или нет? Может быть, удача сама идет навстречу? Он снял оружие с предохранителя и приготовился.