Дезире

Зелинко Анна-Мария

Слышались раскаты орудийных залпов, которые доносятся от ворот города. Это стреляют наши пушки, но на это никто не обращает внимания. Пруссаки и англичане, саксонцы и австрийцы берут Париж приступом. А народ занят другим: сейчас важнее всего не потерять сознания от жары в очередях за куском хлеба…

Вошла Иветт и сказала, что граф Розен хочет безотлагательно поговорить со мной. Прежде чем я ответила ей, швед бросился к моему изголовью.

— Имею честь сообщить вам, что представители нации желают говорить с Вашим высочеством, как только вы сможете их принять.

Говоря

это, он лихорадочно застегивал свой парадный мундир. Я не могла не засмеяться.

— Я не слишком искушена в вопросах этикета, но коли вы вторглись в мою спальню так рано, то должны были хотя бы закончить свой туалет.

— Простите, Ваше высочество. Нация… — пробормотал он.

— Какая нация? — мне расхотелось смеяться.

— Французская нация. — Граф Розен застегнул последнюю пуговицу и стоял в положении «смирно».

— Кофе, Иветт, — приказала я. — Крепкий кофе! — Я разглядывала графа и чувствовала замешательство. Прежде чем я выпила кофе, я заставила его объяснить мне все медленно и толково, иначе я ничего не поняла бы. — Что хочет от меня французская нация, скажите мне совершенно четко?

— Нация, вернее, представители нации просят аудиенции. Это очень срочно. Так сказал мне человек, которого сюда прислали. Поэтому я надел парадную форму.

— Да, я вижу.

— Этот человек ждет ответа.

— Через полчаса я могу принять его. Представители нации… конечно… Но не вся же нация, граф?

Я болтала глупости, чтобы не показать своего смятения. Чего ожидают от меня? Я была в поту, но руки были холодны, как лед.

Я надела легкое белое платье и белые сандалии. Иветт хотела причесать меня как можно лучше, но я не могла усидеть на месте.

В то время, как я еще пудрила нос, объявили о прибытии этих господ. Господа… Кто такие эти господа?..

Из-за жары все ставни большой гостиной были закрыты. На диване, под большим портретом первого консула, сидели трое мужчин. Когда я вошла, они встали. Это были представители нации.

Нацию представляли их превосходительства Фуше и Талейран. Я не знала человека, который был с ними. Он был маленького роста и очень худ. На нем был белый парик, по старинной моде, и потертая иностранная форма.

Когда я подошла, я заметила, что его щеки и лоб изрезаны сеткой морщин. Но глаза на лице этого старика сияли необычным блеском.

— Ваше высочество, позвольте представить вам генерала Лафайета, — сказал Талейран.

Мое сердце остановилось. Нация! Нация действительно пришла ко мне! Я сделала реверанс, но от волнения он получился неловким, как у школьницы.

Тусклый голос Фуше нарушил молчание:

— Ваше высочество, от имени французского правительства…

— Вы действительно пришли ко мне, генерал Лафайет?.. — прошептала я.

Лафайет засмеялся так просто, так сердечно, что я немного воспряла духом.

— Папа никогда не расставался с первым листком, где были напечатаны Права человека. Этот листок хранился в его комнате до самой его смерти. Я никогда не предполагала, что буду иметь счастье и честь познакомиться с самим Лафайетом, да

еще в моей гостиной. — Я замолчала, смутившись.

— Ваше высочество, от имени французского правительства, представленного здесь министром иностранных дел Талейраном и мной, и от имени народа, представленного депутатом генералом Лафайетом, мы обращаемся к вам в этот серьезный момент, — продолжал Фуше.

Только тогда я поглядела вокруг.

Фуше — один из пяти директоров нынешнего французского правительства; Талейран, только вчера вернувшийся с Венского конгресса, где он представлял Францию Бурбонов. Оба — бывшие министры Наполеона, оба украшены знаками отличия, оба в расшитых золотом мундирах. И рядом с ними Лафайет в поношенной форме, без знаков отличия.

— Могу ли я быть чем-нибудь полезной вам, господа? — спросила я.

— Я давно предвидел возможность подобных обстоятельств, Ваше высочество, — сказал Талейран. Он говорил очень тихо и быстро. — Быть может, Ваше высочество вспомнит — однажды я сказал вам, что когда-нибудь французский народ может обратиться к вам с большой просьбой. Вспоминаете ли вы это?

Я кивнула.

— Сейчас наступил такой момент. Французский народ обращается с просьбой к наследной принцессе Швеции.

Мои ладони были совершенно мокры от волнения и страха.

— Мне хотелось бы представить Вашему высочеству картину нынешнего положения дел в стране, — заявил Фуше. — Войска союзников — возле Парижа. Князь Беневентский обратился для переговоров к Веллингтону и Блюхеру, чтобы предотвратить взятие Парижа штурмом, разрушение и грабежи. Разумеется, мы предлагали союзникам безоговорочную капитуляцию.

— Союзное командование дало нам знать, что переговоры могут происходить только при одном условии, — тихо сказал Талейран. — И это условие…

— Генерал Бонапарт должен немедленно покинуть Францию, — Фуше говорил громко.

Настало молчание. Чего они хотят от меня? Я посмотрела на Талейрана. Но Фуше продолжал:

— Несмотря на то, что мы сообщили генералу Бонапарту о желании союзного командования и всего французского народа, он не уехал. Наоборот… — голос Фуше дрожал от возмущения. — Генерал делал нам немыслимые предложения, которые заставляют думать, что в Мальмезоне находится человек, лишившийся рассудка. Генерал Бонапарт направил вчера своего адъютанта графа Флаго в Париж, предлагая нам возглавить остатки армии и отразить врага у ворот Парижа. Одним словом, он предлагает бойню у Парижских ворот.

У меня пересохло во рту.

— Мы отвергли без обсуждения проект генерала Бонапарта и просили его немедленно уехать в порт Рошфор, чтобы покинуть Францию, — продолжал Фуше. — В ответ он этой ночью прислал к нам генерала Бекера, которого французское правительство послало к нему в качестве… комиссара и который должен был проследить за тем, чтобы отъезд генерала Бонапарта прошел без инцидентов. Бонапарт же прислал Бекера обратно в качестве генерала, который должен командовать остатками войск, для того чтобы защитить Париж. Только после этого он согласен уехать за границу.