Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному
Шрифт:
Так что упоение упоением, а навар наваром…
Бог с вами, вступаются все те же биографы: на эти деньги он содержал свой прогрессивный журнал, цензоров умасливал и т. п. Да какая разница-то? Факт остается фактом: играл, чтобы выигрывать. И выигрывал!
И за предков отомстил сполна.
В залах Английского клуба Некрасов был фигурой заметной. Даже ключевой. Завсегдатаи знали: он отлично играет ВО ВСЕ игры, обладает редкой сдержанностью и самообладанием. По большому счету, катала, Николай Алексеевич умел вовремя встать из-за стола. У него была своя система: «Самое большое зло в игре — говаривал он, — проиграть хоть один грош, которого Вам жалко, который предназначен Вами по Вашему бюджету для иного употребления. Если Вы хотите быть
Раз он не смог перешагнуть через железное правило не ссуживать накануне большой игры и не дал взаймы одному из сотрудников «Современника» пустяковой суммы. Наутро узнал, что тот застрелился. Очень расстроился, оплатил похороны и, если верить биографам, надолго забыл о картах. Но — всего лишь надолго. Не навсегда. Месяца на полтора.
Жаловал Николай Алексеевич и игру на бильярде:
Из службы в биллиардную Прямёхенько иду, Игру там не азартную, Но скромную веду…А вот ТУРГЕНЕВ карт не любил. Хотя появлением на свет именно картишкам обязан… Заехал раз сорокалетний кавалерийский офицер Сергей Николаевич Тургенев к самой богатой из помещиц Орловской губернии Варваре Петровне Лутовиновой. Заехал по делам службы: будучи ремонтером гусарского полка, он интересовался закупкой лошадей, а у дамочки как раз имелся чудный конезавод… Разумеется, нужда в копытных выступала исключительно в качестве повода для визита. Красавец и великан Сергей Николаевич к тому времени капитально поиздержался: гусарство, знаете ли, штука специфическая — шампанское, цыгане, карты, опять же… А тут невзрачная, если не сказать страшненькая богачка перезревает. Заехал, в общем… Варвара же Петровна тоже, не будь дура, глазом стрельнула и чуть не с порога: а не сыграть ли нам, ваше благородие, по маленькой? — А по насколько маленькой, душа моя? — А кто выиграет, тот пускай желание загадывает! — Вот даже как? — А чего мелочиться!..
И Сергей Николаевич выиграл практически уже до того как раздали. И в качестве приза тут же испросил руки и сердца хозяйки, подразумевая, сами понимаете, приданое. На что тут же и получил добро. И даже странно, что Иван Сергеевич не в родителей пошел и от вистов всю жизнь уклонялся. Зато к бильярду был неравнодушен. Из его письма: «Встаю в 8 часов. Завтракаю и т. д. До 9. Затем совершаю часовую прогулку. С 10 до 2 читаю или же пишу письма и т. д. … Ах! Я забыл три партии в биллиард, которые я играю каждое утро с доктором»…
Согласитесь: каждое утро — а за язык никто не тянул — это уже в некотором роде зависимость…
Тургенев рассказывал, как вернувшийся из Севастополя Лев ТОЛСТОЙ остановился у него и: «пустился во все тяжкие. Кутежи, цыгане и карты (во всю ночь); а затем до двух часов спит, как убитый. Старался удерживать его, но теперь махнул рукой…».
И это, заметьте, после того, как тот РАЗ ДВАДЦАТЬ давал себе слово «больше этих проклятых карт никогда не брать в руки»… И это после того, как ему пришлось продать для погашения долгов две из пяти, доставшихся по наследству деревеньки (Ягодную — за пять с половиной тысяч и Малую Воротынку — за восемнадцать); и от полутора тысяч десятин земли у него осталось ровно половина… После того как за сущие гроши сбывал на ярмарках породистых скакунов и, пытаясь отыгрываться, зарывался еще глубже… После, наконец, крупного проигрыша в 1851-м, когда элементарно вынужден был до самой службы жить на пять рублей в месяц, пока не расквитался с требователями…
То есть, картежником наш великий писатель был самым пренастоящим. Да и катанием шаров не брезговал: «Никогда и ни в чем так не проявляется человеческий характер, как за бильярдным столом», — заключил он однажды.
Из воспоминаний
Юрием Лотманом был в свое время распространен анекдот, «как Афанасий ФЕТ во время карточной игры нагнулся, чтобы поднять небольшого достоинства ассигнацию, которую уронил, а Лев Толстой, его приятель, запалив у свечи сотенную бумажку, посветил ему, чтобы облегчить поиски»…
А в старости Лев Николаевич играл еще и в шахматы. Чаще всего с композитором Танеевым. Но тут уж ставкою были не деньги. Если партию проигрывал Сергей Иванович, ему следовало играть на пианино, а если не везло Толстому, он читал что-нибудь из новых произведений…
«Нелепую и беспутную жизнь» вел, находясь в вятской ссылке, и едва ли не самый желчный из сатириков земли русской САЛТЫКОВ-ЩЕДРИН. Под таковою жизнью биографы подразумевают вино да карты. То есть, ставить под сомнение сформировавшиеся в той самой Вятке деловые способности будущего дважды вице-губернатора, никто не собирается. Но и отмахнуться от «нелепой и беспутной» было бы лукавством. Причем сообщается, что за картами Михаил Евграфович бывал необыкновенно раздражителен и попросту нестерпим: без конца бранился и ссорился с партнерами. Но обойтись без игры не мог. А с норовом у него обстояло не гладко еще с Царскосельских времен: юноша закончил этот элитный лицей 17-м по успеваемости из 22-х одноклассников. Имея по поведению всего лишь «довольно хорошо» — за «грубость, курение и небрежность в одежде»…
Виднейший из русских путешественников по суше ПРЖЕВАЛЬСКИЙ слыл до того удачливым игроком, что заработал даже прозвище «золотой фазан». Более всего непьющий (непьющий вообще) молодой офицер любил обдирать купцов и товарищей по оружию. В зиму 1868 года Николай Михайлович выиграл двенадцать тысяч рублей, что и позволило ему наконец-то счесть себя «состоятельным человеком» и уже «располагать собою независимо от службы». Это был приличный куш. Сравнения ради: семь лет спустя за книгу «Монголия и страна тангутов» государь пожаловал ученому чин полковника и пожизненную пенсию в 600 рублей годовых. Таким образом, одним зимним вечером 29-летний везунчик урвал эквивалент двадцатилетнего царева содержания. Собственно, на те деньги и снарядился этот великий скиталец в свое первое путешествие. И тогда же, перед отъездом из Николаевска Николай Михайлович покончил с игрой: вышел на крутой берег Амура и широким жестом швырнул колоду в реку. Принято считать, что это было по-настоящему мужское, ни разу потом не нарушенное решение. Что же касаемо некоторых других сторон Пржевальского-мужчины — извольте обождать, доберемся…
Наскитавшись по России и жизни, что ваш Пржевальский по Азии, Александр Степанович Гриневский (партийный, а потом и литературный псевдоним ГРИН) в 1920-м осел в Петрограде, получив стараниями Горького казенное жилье и работу. Следующие четыре года станут пиком его творческой состоятельности: именно там и тогда были написаны «Алые паруса». Правда, сначала — в 1917-м, в замысле — феерия называлась у него «Красными парусами»…
Однако уже в 1924-м вторая жена вынудит его оставить город на Неве и перебраться в город на море — в Феодосию. Для этого Нине Николаевне придется идти на неслыханные ухищрения, включая симуляцию сердечного приступа ради получения врачебной рекомендации сменить климат.