Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному

Сеничев Сергей

И тут случилось главное в жизни великого перебежчика чудо: место почившего Людовика занял его сын Франциск I, который тут же отбил у папы Милан и в ходе мирных переговоров добился выезда во Францию да Винчи, несколько картин которого уже имел в своей коллекции. Предложения молодого короля были идеальны: почетная должность советника монарха, щедрая пенсия плюс уютненький замок Кло-Люс неподалеку от Амбуаза — и твори там по своему разумению: хошь науками занимайся, хошь полотна пиши. Условие одно — эксклюзивное право Франциска на приобретение любого нового шедевра.

И 65-летний Леонардо, что называется, сел и поехал…

Правда,

ничего сколько-то выдающегося в оставшиеся до смерти два года Леонардо уже не создал. Разве что успел продать гостеприимному властелину несколько привезенных с собой картин, одной из которых была — ну, разумеется — Джоконда. За нее мастеру были отсыпаны 20 тысяч флоринов — приблизительный эквивалент его десятилетнего заработка.

И коли уж речь о деньгах, напомним: пребывание Моны Лизы в Лувре приносит нынешнему туристическому бизнесу Франции не меньше, чем торчание неподалеку Эйфелевой башни. А учитывая коммерческое тиражирование загадочной улыбки (первым углядел в ней такую притягательную загадочность Теофиль Готье) — пожалуй, что и больше…

Но на пути к статусу известнейшей на земле картины Джоконда проделала немыслимо замысловатый путь. Через баню Франциска (не пугайтесь: та баня не была местом вульгарной помывки — там монарх принимал не только любовниц, но и послов). Через угрозу быть проданной тому самому герцогу Бэкингему для лучшей тогда в мире коллекции Карла I (а Ришелье воспрепятствовал: он ведь тоже картины собирал). Через, наконец, спальню Наполеона, который и передал реликвию в Лувр, которому тогда же и присвоим свое имя…

Ах да, мы забыли о паре лет, проведенных холстом под матрацем Перуджи, похитившего его в августе 1911-го. Но это уже история, не имеющая к нашей никакого отношения…

Кто следом? — конечно же, самопровозглашенный гений ДАЛИ — тот самый, что защищал одного боливийца, запустившего в 1956-м в ту самую Мону Лизу камнем…

Дали был дьявольски успешен, умопомрачительно богат и абсолютно бездетен, так что мстить за взятое от жизни без меры ему — в отличие от Тициана — было как бы и некому.

Но не будем спешить…

Свой бестселлер «50 секретов магии мастерства» великий испанец увенчал чудесным пассажем: «Последний и главный магический секрет этой книги состоит в том, что когда садитесь перед мольбертом и начинаете писать картину, совершенно необходимо, чтобы рукой вашей водил ангел»…

Он лишился своего ангела за шесть с половиной лет до смерти — в июне 1982-го умерла Гала. Умерла практически впавшей в детство в замке Пубол, в стенах которого притворявшийся всю жизнь параноиком, но до последнего вздоха не утративший здравого рассудка мифотворец будет ждать и своего конца.

«Прости, я скоро вернусь», — поклянется он у ее склепа. Былого творческого запала ему хватит лишь на несколько месяцев. Его последней работой станет «Ласточкин хвост» — каллиграфическая композиция на девственно белом листе, не имеющая ничего общего с прежним Дали. В оставшиеся шесть лет он не притронется к кисти.

Явился ли этот неожиданный поворот результатом какого-нибудь специального обета или зарока? — Нет… Быть может, Дали отлучила от мольберта разыгравшаяся в эти годы и скрючившая руки болезнь Паркинсона? — Может быть. И даже скорее всего. Однако куда девать завещанное миру «чтобы рукой водил ангел»?

Гала была его ангелом-вдохновителем с их

первой встречи. До нее закомплексованный 25-летний гений не знал женской ласки: одна только мысль о половом акте вызывала в нем пароксизм отвращения… Это она — опытная и взрослая (старше Сальвадора почти на десять лет) — вызвала к жизни не только его мужское начало, но и судорожно искавшее и не находящее выхода сумасшедшее, соразмерное разве что одной только вселенной художническое эго… Это лишь соединившись с нею, Дали начал фонтанировать идеями и потрясать мир своим в нем присутствием. И это она, сменив элегантные туалеты на ситцевую блузу и шорты, научилась натягивать и грунтовать холсты, смешивать краски и мыть кисти. А когда приступы безумия грозили сломать волю любимого, возвращала ему самого себя известными ей и только ей одной рецептами…

В 1934-м они оформили отношения, и Гала потащила мужа в Америку — навстречу настоящему успеху и славе первого живописца столетия. И это она вела переговоры, заключала сделки, получала гонорары. Штаты, а следом и Европа запомнили ее как крайне жесткого бизнесмена, не упускающего ни цента возможной прибыли…

Это она культивировала образ гениального Дали, умудряясь оказываться на вернисажах и светских раутах в тени его блеска, не претендуя на причитавшуюся ей долю славы. Слава была — его. И попробуйте не углядеть в этом воистину материнской мудрости Ангела…

Дали не мог не оценить такой жертвенности любимой и расплатился с ней не менее роскошно: под его картинами появилась подпись «Гала Сальвадор Дали»…

Дали — явление предельно штучное. И все же мы сильно сомневаемся в том, что Дали — тот, которого знаем теперь — состоялся бы, окажись рядом не та муза, другой Ангел…

Любовь Сальвадора к деньгам едва ли не самое общее место во всех его биографиях. Зря, что ли, теоретик и вождь додаливского сюрреализма придумал на узурпатора ядовитую анаграмму Авида Долларс («жадный до денег»)?

В США при поддержке отыскиваемых и вербуемых супругой меценатов Дали действительно неожиданно скоро нажил баснословно состояние. Он делал деньги из всего, что попадалось на глаза, а точнее — непосредственно из собственного имиджа и имени. Картины картинами, но куда успешнее Дали торговал в то время своим неординарным видением мира, языком эстетики, которой до него попросту не существовало. Завистники называли ее антиэстетикой, но какая разница, если анти — стоит дороже?! Дали участвовал в целом сонме коммерческих проектов. Он стал неотъемлемой частью масс-культуры Нового Света. Он запустил вирус под названием «Дали» во всё вокруг: в театр, в балет, в кино (сюжет сна в хичкоковском «Завороженном» — плод его фантазии), в ювелирное дело, в моду… Ради саморекламы он даже выпускал газету (двух номеров, правда, хватило, чтобы она прогорела). И вскоре вместо приехавшего покорять ее живописца Америка имела восхищавшего ее массовика-затейника. Его шокирующие инсталляции — увешанный бокалами для вина смокинг-афродизиак, композиции с манекенами, приснопамятный «Телефон-омар» — гневили и всё равно покоряли публику… Он мастерски иллюстрировал философию, подаренную миру величайшим же провокатором XX столетия доктором Фрейдом. Но Фрейд атаковал уши, Дали же давил на глаз (а сравнивать ухо и глаз, говаривал он, так же бессмысленно, как сравнивать нос и ухо; мы бы поспорили, но кто мы такие? — ведь это сказал сам Дали!)…