Диагноз: гений. Комментарии к общеизвестному
Шрифт:
А потом грянула революция 1848-го.
Сначала она обанкротила любимое детище писателя — Исторический театр, который Александр Великий построил для постановок исключительно собственных пьес. Спектакли в нем шли подчас по пять-шесть часов, а «Монте-Кристо» (да-да, Дюма частенько превращал свои романы в сценические действа) растянулся аж на два вечера.
В свой первый сезон Исторический принес владельцу более 700 тысяч. В 49-м был уже убыточным. И вскоре великому Дюма приходилось скрываться от сапожника, которому он задолжал каких-то двести пятьдесят монет. Потом в «Монте-Кристо» нагрянули судебные приставы и увезли из замка всё, что смогли — «мебель,
Об этих «зверях» просто нельзя не упомянуть.
Эксцентрик Дюма устроил самый настоящий живой уголок: он поселил в «М-К» кота, пять собак, трех обезьян (которых назвал именами знаменитых тогда переводчика, писателя и актрисы), пару попугаев, золотого фазана, окрещенного им Лукуллом, петуха, прозванного Цезарем, и тунисского грифа, который получил кличку Диоген, после того как поселился в бочке…
Судейские не тронули только Диогена…
Потом пришел черед выматываться из замка и самому…
В 1850-м Дюма жил уже скромно.
В 1851-м ему пришлось бежать от кредиторов в Бельгию.
В 1852-м ушла с аукциона парижская квартира, выручка от которого превысила сумму долгов всего на 1870 франков и 75 сантимов. И это была вся на тот момент наличность Дюма…
Еще через две недели любимец читающей Франции был объявлен «несостоятельным должником»… Однако слава и авторитет Дюма были до того непререкаемы, что позволяли ему беспардоннейшим образом злоупотреблять и казенными средствами. Так для поездки в Алжир он затребовал с правительства Франции военный корвет. И правительство, что называется, вынуло и выложило. И это далеко не единичный случай обхождения прихотей писателя государству в круглую копеечку. А Дюма? — Дюма считал такое положение дел нормой. И однажды, когда кто-то из депутатов поставил вопрос о целесообразности неумеренных трат писателя, Дюма вызвал на дуэль… парламент. В полном составе. И посрамленное национальное собрание было вынуждено уклониться от «поединка», сославшись — и тут простите нас за еще одно отточие… на депутатскую неприкосновенность!
Конечно же, великий рассказчик не собирался сдаваться — в то время он писал как из пушки. Моруа утверждал: «никто на свете, кроме Дюма, не мог бы столько написать». И уточнял: а «кроме Парфе — переписать»…
Парфе был не просто переписчиком. Секретарь, выполнявший при патроне массу самых разнообразных функций, он расставлял знаки препинания (Дюма они были глубоко по барабану) и уточнял даты (которые шеф вставлял вот разве что не от фонаря). В его задачи входили переговоры с издателями и вопросы сценической судьбы пьес. Парфе был человеком, защищавшим в те годы деньги Дюма от самого Дюма. Дюма ворчал: «С тех пор, как в доме у меня завелся честный человек, я чувствую себя всё хуже».
Но дело было совсем не в Порфе — с годами «король» все заметнее выходил в тираж. Ему еще продолжали платить по тысяче аванса за всякий новый роман плюс 10 % с каждого проданного экземпляра. Но продавался Дюма хуже и хуже, внимание читающей публики переключалось на новых гениев литературного рынка. В числе которых оказался и Дюма-сын. Стареющий Александр-отец стал замечать, что рука устала, что, начав очередную книгу, он забуксовывает на середине, не в силах справиться с сюжетом, а былые помощники давно перебрались под крылышко к тем, на кого выше спрос…
Про пару луидоров у смертного одра мы уже поминали…
Еще плачевней сложилась жизнь другого «человека низшего общества и высокого полета» — РЕМБРАНДТА.
Блистательно начав, к
Восторженные заказчики выстраивались в очередь…
Тогда же он женился на дочери бургомистра Леувардена Саскии ван Эйленбрюх. Взял за ней 40 тысяч приданного, купил в рассрочку двухэтажный особнячок в центре Амстердама и начал набивать его произведениями искусства, дорогой одеждой, украшениями и просто редкими симпатичными вещицами — коллекционирование было непреодолимой страстью художника…
Казалось бы: все логично — расходы по доходам.
Пока в один из прекрасных дней другой уважаемый амстердамец, капитан роты стрелков Баннинг Кока не забраковал одну из лучших его картин — знаменитый «Ночной дозор». Кока сотоварищи решили, что мэтр схалтурил, и они похожи на холсте не на себя, а на каких-то, извините, «призраков». И хваленая очередь к портретисту стала рассеиваться как дым…
В тот же год умерла от туберкулеза возлюбленная Саския, оставив мужу свою точную копию — сына Титуса. Вскоре нянька мальчика начала с его родителем судебную тяжбу: спать, дескать, спал, жениться обещал, а теперь отказывается. А жениться на ней Рембрандту было нельзя — в случае повторного брака он терял права на наследство. А тут и без того не лучшие времена: заказчики к оскандалившемуся, да еще и не желающему прислушиваться к их изменившимся вкусам портретисту нейдут. Опять же — первая англо-голландская война, и спрос на картины не тот, что давеча…
И незадачливый гений кисти остался один на один с самой настоящей нуждой. Он работал, не покладая рук (в это время — в основном офорты), но всё еще не выплаченные за дом семь тысяч гульденов висели над ним как проклятье. И согорожане — не без злорадного уже удовольствия объявили пятидесятилетнего художника банкротом. И упомянутые коллекция, мебель, одежда, даже утварь (всего — 365 предметов) ушли с молотка. И растоптанный судьбой Рембрандт переселился с сыном и гражданской женой Хендрикье в настоящую лачужку в бедном квартале.
Спустя пять лет умерла и его вторая муза. Еще через пять не стало и Титуса (наследственная чахотка). Годом позже покинул мир и забытый всеми 63-летний Рембрандт Ван Рейн. Как следовало из посмертной описи имущества, всё, что осталось от него — «Шерстяная и полотняная одежда и рабочие инструменты»…
По тому же примерно дебетно-кредитному сценарию протекала и жизнь великого ЭЛЬ ГРЕКО… Не сумев завоевать Италии, он перебрался в Испанию и довольно быстро явил ей свои притязания на звание первого портретиста. Обосновался в Толедо. Арендовал 24 самые просторные комнаты в дурной славы дворце покойного маркиза де Вильены, считавшегося чернокнижником и колдуном, и зажил на умопомрачительно широкую ногу.
Эль Греко зарабатывал очень много. У него покупали не только оригиналы, но и копии. Так знаменитое «Эксполио» (по-нашему «Снятие одежд с Христа») художник повторял по просьбе коллекционеров СЕМНАДЦАТЬ раз.
Вот только тратил он никак не меньше зарабатываемого. Известно, например, что по традиции, подсмотренной еще в Венеции, Грек держал на жаловании оркестр, развлекавший его многочисленных гостей во время трапез. Его дом был настоящим паноптикумом дорогих вещей и изысканного комфорта. Довольно непритязательные в быту испанцы не понимали пришлеца. «Получив массу дукатов, — возмущался один, — он большую часть тратил на роскошь жизни».