Диалоги о ксенофилии
Шрифт:
– Ой, Ась, ты такая же вредина! – Дарья зажмурилась, глотая спазмы в горле. – Не могу поверить… Мне казалось, что с тобой не может случиться ничего плохого.
– Это ещё не самое плохое.
– Асенька, главное, что ты жива.
Дарья пропустила её в каюту.
– Так, тебе надо переодеться. Они, что, тебя из тренажёра украли?
– Почти. Подожди, – Анна отступила. – Даш, я бы предпочла, чтобы со мной возились они, а не ты.
На языке у Дарьи вертелось несколько шуток разной степени фривольности. Она взглянула в застывшее Асино лицо и спросила только:
– Почему?
– Они
– Ты так говоришь, точно это ты виновата в том, что мне больно.
– А кто же?
– Разве мужикам можно что-нибудь доверять? Они всё сделают не так, – проворчала Дарья, осторожно снимая с неё мембрану. – И мне будет ещё больнее. А раз ты со мной, я за тебя спокойна. Так что я для себя стараюсь.
Анна молча смотрела на неё, глаза в глаза: женщины были одного роста. У Дарьи снова сжалось горло.
– Красивые серьги, – она отвела прядь волос от маленького Асиного уха. – Новые? Что это за камень?
– Шерл. Чёрный турмалин.
Анна умела владеть собой. Ни лицо, ни голос не изменили ей, хотя её сознание рвалось в клочья в хаосе горя и ивовой горечи.
«Какая выдержка, – растерянно думала Дарья, освобождая подругу от остатков плёнки. – Но со мной-то – зачем она тебе? Зачем пытаться меня обмануть? Ты забыла, кто я? Как ты можешь меня бояться – меня, Асенька!.».
– Я теперь гадко выгляжу, да? – брезгливо проговорила Анна.
Дарья оглядела её с головы до ног. Чёткие крутые линии, выверенные создателем-геометром. Истончённая активационной мембраной кожа: без единого волоска, белая и гладкая, как биопласт. На груди какое-то странное пятно. Дарья не решилась о нём спрашивать – вдруг она снова попадёт в болевую точку…
– Нет, – Дарья сумела улыбнуться. – И ты сама знаешь, что нет. Я просто ещё не привыкла… А с Эбстерхиллами, когда ты им мозги чистила, ты была просто ослепительна!
– Ладно, буду злиться почаще. Кстати, кто они?
– Полаксиане. И мои мужья.
– Все? Поподробнее, пожалуйста.
– Понимаешь, они приехали в заповедник на экскурсию…
Анна устроилась с ногами на диване и слушала, сосредоточенно сдвинув брови.
– Угу… Хоть что-то прояснилось. Теперь понятно, почему они так вели себя на Клинхе.
– Ася, это было недоразумение! Они же тебя из плена выручали!
– Хотя не всё вяжется… Откуда при… Слушай, не смотри на меня большими глазами. Или прикрой меня, или отвернись.
– Я по тебе ужасно соскучилась, – шмыгнула носом Дарья.
– Откуда при кровном родстве такой разброс фенотипов?… И понятно, почему мы с тобой встретились.
– М?
– Только мы могли так влипнуть. Но, конечно, это высший пилотаж, Дарья: окрутить сразу семь образцовых особей Homo sapiens!
– Завидуешь, да? – Дарья полезла в шкаф. – Ась, они хорошие. Когда ты узнаешь их ближе…
– Ещё ближе?
– Вот увидишь, они тебе понравятся.
– Мне всё равно.
– Пожалуй, вязаное платье тебе подойдёт.
– Хм…
– Ты похудела. Талия, как на песочных часах.
– Всё равно у тебя тоньше. А представляешь, какая у меня стала бы талия, – мечтательно
– Голову тебе надо скусить, выдра! – сердито вскричала Дарья. – Ну ничего святого! Тебя даже пожалеть толком нельзя, ты всё высмеиваешь!
– Пожалей себя, – предложила Анна. – Тебе хуже, чем мне. Если ты действительно собираешься взвалить на себя заботы об этом уродце…
– Я так рада, что ты со мной! – перебила её Дарья.
– Рада? – медленно переспросила Анна, сузив глаза.
– Аська, – Дарья понизила голос до шёпота, – тебе что, и голову повредило?
Анна рассмеялась – почти как прежде, светло и звонко. Почти.
Дарья натянула на неё своё серое, Анной же связанное платье. В бёдрах и в груди оно оказалось тесным, но Анна от этого не проигрывала.
– Хорошо, что я взяла запасные туфли, как чувствовала. Какие наденешь, эти или эти?
– Скидывай эти, я люблю с твоей ноги.
– А-а, чтоб тёпленькие!
– Заверни рукава, пожалуйста.
– Так?
– Угу. Спасибо.
– Идём обедать. Нас уже ждут.
– Иди, я тут посижу.
– Ну, вот…
– Я не хочу есть.
– А недавно кто-то хотел, чтобы Эбстерхиллы с ним нянчились, – напомнила Дарья. – Слушай, Ась, давай я тебя накрашу!
– Зачем? – пожала плечами Анна.
– Закрой глаза. Сначала стрелки…
– Не увлекайся.
– Цыц, – Дарья трудилась с вдохновенным азартом художника, примеряла тени и помаду, стирала, пробовала другие. – И надо чуть-чуть румян. Ты аж лиловая.
– Лилейная. Нормальный цвет кормчего.
Дарья уложила ей волосы в её любимый греческий узел, оставив на щеках дымчатые вьющиеся пряди. Оглядела свою работу.
– Готово.
Анна подошла к одному из зеркал и несколько минут с отчуждённым любопытством изучала отражение.
– Ну, что? – осведомилась Дарья. – Хочешь есть?
Анна искоса глянула на неё и усмехнулась:
– Идём.
_ _ _
Какой раздражающе неприятный сон: мёрзнешь, пытаешься натянуть на себя одеяло – вот же оно, здесь – и не можешь, чувствуя, что просыпаешься от досады и холода, проснись, так ведь бывает только во сне, вернись в реальность, и всё встанет на свои места…
Кто-то заботливо укрыл её, и Анна очнулась окончательно. Ах, да, это Дарья… Тихонько, чтобы не разбудить подругу, крадётся в ванную.
Сквозь прозрачный белый полог сияло «окно», настроенное на цветущий сад. Анна закрыла глаза. В голове гудел вчерашний день. Пятнадцать рю наперегонки с Маунтом. Обсуждение очередного сеанса связи с Хэйн-Дианноном в Палате Специалистов. Занятия по моделированию ситуаций с Ролле и Таухорамаком. Муки бессилия и внезапный прорыв к утраченному, казалось, навсегда умению в капсуле тренажёра. Идиотская сцена с полаксианами. Ужас в лучистых Дашкиных глазищах. Бесконечный обед, с представлением – строго по старшинству, сделали ручкой, поклонились, а чтоб вас… – с учтивыми извинениями, с ощущением собственной, мешающей всем никчемности, с эпическими повествованиями о славной истории Полакса вообще и Эбстерхиллов в частности…