Диармайд. Зимняя сказка
Шрифт:
Это он вспомнил давнюю историю, когда действительно и звонок был, и выставку восьмерых молодых обормотов, уже готовую к открытию, отменили.
Но история стряслась полтора десятка лет назад, и Дара это прекрасно поняла, и он тоже догадался, что она понимает.
Естественно, он завелся еще круче.
– Да, мы – нищие, мы – жалкие! Мы работаем в стол! А вы вовремя экспертами стали! Вот почему ты не переводчик, не домохозяйка, а эксперт? Потому что мы сохранили совесть! Мы никогда не стучали!
– Какой бы дурак нанял тебя стучать? – удивилась Дара. –
Она еще не понимала всей глубины этой истерики. А Артуру показалось, что наконец нашелся крайний, и он понес чушь. Так получалось, что его гениальность не нашла применения потому, что имелся избыток совести, а у тех, кто продался Системе, нет в жизни ни хрена, только суета вокруг гениев и жгучая к ним зависть, и если женщина, оставшись без мужа и детей…
– Ну, вот что, – наконец разозлившись, жестко сказала Дара. – Ты можешь быть мазохистом, ты можешь быть хоть копрофагом – это твоя проблема, флаг в руки и поезд навстречу! Но если ты решил самоутвердиться за мой счет – то это уже моя проблема! И я решаю ее так, как считаю нужным!
Она хотела ограничиться только этими словами, сдержанной угрозой, которая, если вспомнить ее намеки на «работу», должна была надолго угомонить Артура, как и большинство гениальных бездельников, пугливого. Но рука сама собой вылетела вперед – сперва расслабленная, окаменевшая в последний миг движения.
Дара даже кончиками пальцев не прикоснулась к Артуру – но он отлетел, шлепнулся на тахту, прямо на Ильичей, и уставился на нее снизу вверх, разинув рот и выпучив свои сказочно прекрасные глаза.
Говорить он не мог – только тряс головой, как будто получил сильнейший удар по затылку, хотя между затылком и стеной оставалось немалое пространство. Вдруг он закашлялся, харкнул – изо рта вылетел большой глоток крови.
Этого Дара не ожидала.
До сих пор она только исцеляла – Фердиад, несомненно, умевший справляться с врагами, никогда не учил ее нападать, а только защищаться, и то – без членовредительства.
Но первой любви удалось-таки ее не на шутку рассердить.
Дара попятилась и выскочила за дверь. Сдернув с вешалки полушубок, она торопливо оделась и тут вспомнила, что сумка и листки талисмана осталась в комнате. Она заглянула.
Артур сидел на тахте, сгорбившись и тяжело дыша, ощупывал себе грудь и, кажется, плакал…
Дара вошла, собрала листки, сняла со спинки стула ремень сумочки, спрятала свое творчество, накинула ремень на плечо, повернулась к своей первой любви – и отточенным движением целительницы протянула к Артуру обе руки. Она могла хотя бы снять ему боль – и она честно хотела снять боль, да только он шарахнулся и махнул рукой, что вполне заменило два слова, слившихся в одно: боюсь-уходи!
Глава двадцать первая Над озером
В прескверном состоянии души и тела Дара вышла на ночную улицу. Очевидно, там, в Артуровой квартире, отсутствие любви в ее душе было настолько велико, что пропорционально возросла и сила. Отсюда и выплеск…
Теперь
Совет крестной Эмер оказался бесполезен – а почему, Дара и думать не желала.
Себя она ни в чем не винила – да и считать ли виной то, что она приблизила к себе мужчину, совершенно не побеспокоившись, что у него в сердце и в голове, а придавая значение только красоте глаз, воспоминаниям и гармонии темпераментов?
Дара не любила признаваться в ошибках – да это сейчас и не требовалось…
Мимо медленно шла машина с зеленым огоньком. Дара не успела подумать, зачем ей такси, как рука сама сделала известный жест, нацеленный вниз, вроде жеста зрителей в Колизее. Машина притормозила, Дара села рядом с шофером и тут поняла, в чем дело. Она просто не хотела оставаться наедине с ночью в таком странном состоянии.
– Куда едем? – спросил шофер.
– Пока – прямо.
В машине было тепло, хотя и накурено. Дара попыталась собраться с силами. Для этого требовалось наладить глубокое дыхание. Дышать табачным дымом она не хотела.
– А теперь куда едем?
– На озеро.
– КУДА???
– На озеро, – повторила Дара, изобразив, как сильно удивлена его изумлению. В самом деле – женщина среди ночи, более того – среди зимней ночи просит, чтобы ее отвезли к берегу замерзшего озера, и что же тут противоестественного?
– На дачу, что ли? – шофер решил, будто догадался.
– Нет, просто на берег. Хочу свежим воздухом подышать, – объяснила Дара.
И точно – после воплей Артура ей для дыхания требовался именно свежий морозный воздух. Но не только. Она вспомнила еще кое-что.
Она умела давать сдачи и не используя силу. Артур настолько разозлил ее, что она влепила своей первой любви со всей дури – как словесно, так и на энергетическом уровне. Сейчас ей хотелось успокоиться. Испытанный способ Саны не подходил – ей сама мысль о постели была сейчас неприятна, как будто близость с мужчиной могла быть только местью Артуру и ничем иным.
Однако было сильное средство, способное привести в порядок растрепанные чувства. Дерево, древнее имя которого использовал Фердиад, чтобы заново окрестить Дару, старый дуб на берегу озера, который он показал ей в день их первой встречи.
Если уж не секс, если уж сорвалась задуманная ночь, так хоть ночная прогулка – до усталости, до того состояния, когда мысль в голове остается одна: СПАТЬ.
Теперь место, где рос дуб, было не таким уж уединенным, лет десять назад выстроили пансионат, и дуб оказался на его территории. Но Даре хотелось прийти к дереву не через пансионатский двор, а берегом, пусть даже по колено в снегу.
К счастью, выяснилось, что примыкавший к берегу лес частично вырубили. И потому Дара, оставив на шоссе машину и крупную банкноту впридачу (о том, что на деньги она успела наговорить несколько важных слов, шофер не знал и потому был уверен, что не уезжает только из джентльменской порядочности), без затруднений вышла к озеру.