Дикая Роза. Семь лет спустя
Шрифт:
— Ох, Роза, мне без тебя и кусок в горло не полез!
— Не заметила, чтобы ты отказывалась от еды.
— Да я не про то. Аппетит у меня всегда зверский. Но я впервые попала за такой стол, прямо как в кино. Когда ты сидела, еще ничего, я и виду не показывала, что робею. А как ты ушла, мне показалось, что я обязательно сделаю что-нибудь не так, как надо. И эти лакеи-манекены будут надо мной смеяться.
— Мне знакомы эти страхи, Паула. Есть только одно средство побороть их: не обращать внимания.
— Я наверное, этого никогда не сумею.
— Все ты сумеешь
— Ты так правда считаешь?
— Я в этом уверена. Но хватит болтать пустое, Паула. Давай-ка лучше спать.
— Давай. Но как он на тебя смотрел! Потрясающе!
— Кто смотрел? О чем ты, девочка?
— Да этот твой Армандо! Неужели не заметила? От таких взглядов даже мебель может загореться.
— Паула! Это вовсе не то, о чем подумала твоя глупая головка. Ему очень нравится, как я пою. Это называется поклонник таланта. Вот и все.
— Вот и все? Да я готова поспорить на что хочешь, этот Армандо по уши в тебя влюблен!
— Он женат, Паула.
— Ну и что! Женатые мужчины сплошь и рядом влюбляются в других и изменяют своим женам.
— Марш в постель! Сначала выйди замуж, а потом болтай всякую чушь.
— Ты на меня обиделась?
— Вот еще. Пусть сеньор Фабила на тебя обижается. Я бы на его месте за такие речи надрала тебе уши.
— Ой, Роза! Не станешь же ты ему говорить, что…
— Если ты через минуту не окажешься в своей кровати, я ему точно что-нибудь скажу.
Паула взвизгнула, как ребенок, и в три прыжка скрылась за дверью, соединяющей их комнаты. Роза конечно же не сердилась на нее. Пять лет назад сама она выкидывала фортели почище, а уж на язык была и вовсе не воздержана. Но неужели эта девочка права и Армандо в самом деле желает чего-то большего? Неужели чистая дружба между мужчиной и женщиной невозможна? Но нет, зачем в таком случае он повез бы ее к Рикардо! «Святая Дева Гваделупе, спасибо тебе, завтра я снова увижу мужа. Я так боюсь потерять его!..»
Роза думала, что не уснет, но после молитвы ее дыхание успокоилось, глаза закрылись. И открыла она их только утром, когда солнце вовсю уже било сквозь закрытые шторы, а птицы за окном весело распевали. Ей ничего не приснилось в эту ночь. Роза чувствовала себя сильной и уверенной.
Завтракали они вдвоем с Паулой. На этот раз все было наоборот: Роза с аппетитом поглощала яйца всмятку и сэндвичи с ветчиной, а девушка ограничилась только чашкой кофе с печеньем.
— О чем грустишь, Паула? Где твой хваленый аппетит?
— Куда-то пропал. Ты знаешь, с утра я искала телефон и не нашла его даже в гостиной. Ты не находишь это странным, чтобы в таком богатом доме…
— Спросила бы у слуг.
— Спросила у самого мажордома Хорхе его зовут, такой противный, руки волосатые. Извините, говорит, сеньорита, но связи сейчас нет.
— Ну нет так нет.
— Тебе легко говорить, а я уехала и не доложилась Фабиле куда.
— А сейчас ты знаешь, где находишься?
— Не знаю, но узнаю. Спрошу у кого-нибудь, кто поприветливее этого Хорхе. А где сеньор Армандо, он не будет с нами завтракать?
— Не знаю, как завтракать, но уже пора бы ехать к
Появился важный и надутый Хорхе, ничуть не похожий на мажордома. Ему бы черную ленту на глаз — и вылитый корсар. Не дожидаясь, пока они закончат завтрак, он грубым голосом объявил: «Сеньор Армандо просил передать свои извинения. С утра он уехал по неотложным делам, но скоро вернется. А пока дамы могут погулять по саду…»
Рикардо окончательно пришел в себя, хотя ощущение того, что он взрослый мужчина и одновременно мальчик, время от времени все же возникало. Но он уже не поддавался ему и даже научился прогонять. Закрывал глаза, вызывал усилием воли любимый образ, а когда он появлялся перед внутренним взором, называл ее имя: «Роза!» И наваждение тут же исчезало. Рикардо оказывался в действительности и продолжал обдумывать свой побег из этой невероятной ловушки.
После того как его так просто взяли на пустынной дороге, контроль над ним усилился. Рикардо перевели в комнату на четвертом этаже, а на окна поставили решетки. Дверь на ночь закрывалась, а днем возле нее всегда был охранник. Еще один маячил у выхода из Замка постоянно. Единственная была радость, что горбатая Красавица не ложилась теперь с ним в постель, но зато изводила его разными разговорами с утра до позднего вечера. Рикардо попробовал было никак не реагировать на Джулию, молчать и показывать всем видом, что он психически нездоров, находится в прострации. Но это удалось лишь на очень короткое время.
Пришел доктор-японец, заглянул ему в зрачки, пощупал пульс. А потом заговорщицки подмигнул, достал фляжку джина из широкого кармана халата, щедро налил в стакан Рикардо, а себе плеснул самую малость. Они выпили, и толстяк начал ничего не значащую беседу о достоинствах и недостатках плавательных бассейнов в частных домах Мехико. Но за пустым смыслом этой речи Рикардо почудился какой-то намек. Он внимательно посмотрел на доктора: ничего зловещего в его облике не было. Дождался небольшой паузы и, словно прыгая с горы, выпалил в круглое лицо японца свое предложение: двадцать пять тысяч долларов за то, что тот поможет ему убраться отсюда в любой ближайший город. Симада довольно рассмеялся, пожал ему руку, но ничего не ответил…
Рикардо хотелось думать, что предложение его если и не принято, то заинтересовало доктора. Но вскоре он понял, что ошибся. Довольный смех толстяка объяснялся другим: он полностью убедился, что Рикардо симулирует прострацию. И еще тем, что японец для себя решил, какой новой психологической обработке следует подвергнуть данного пациента. Что это именно так, показало дальнейшее поведение Джулии.
Она решительно сменила тактику его обольщения. Остались нежные, многообещающие и страстные взгляды, не прекратились прижимания всем телом и особенно грудью. Но разговоры с претензией на высокую и всепоглощающую любовь, на романтизм чувств исчезли. Джулия заговорила на языке богатых купцов: она продавала себя и покупала его. И этим сложным языком, горбатая красавица владела куда более умело и уверенно, чем даже простой азбукой человеческой любви.