Дикие сердцем

Гиффорд Барри

Как только Джонни убедился, что Мариэтта уснула, он приоткрыл окно и закурил сигару. Он был связан обещанием, поэтому продолжал преследование, но теперь все это нравилось ему меньше и меньше. У него было дурное предчувствие. Джонни вел «кадиллак» на скорости 75 миль в час. Голова Мариэтты свесилась набок. Рот у нее приоткрылся, грудь вздымалась в размеренном ритме. Он тихонько включил приемник.

«И в конце печальные новости из мира спорта, — сказал диктор. — Как сообщило кубинское радио, Элихио Сардиниас, ведущий боксер тридцатых годов, выступавший под псевдонимом Кид Шоколад, скончался сегодня в Гаване на семьдесят девятом

году жизни. В 1959 году его имя было увековечено в Зале боксерской славы. В 1931 году он выиграл чемпионат мира среди юниоров в легком весе, стал чемпионом в весе пера в Нью-Йорке, а через год снова обрел пальму первенства, нокаутировав Лью Фелдмана в двенадцатом раунде. В 1930 году он также боролся за звание чемпиона мира в весе пера, но в пятнадцатом раунде проиграл Бэгглингу Бэггалино. Профессиональный рекорд Кида Шоколада — сто тридцать две победы, десять поражений и шесть поединков вничью».

Лью Фелдман, подумал Джонни, должно быть, еврей. Раньше было много евреев-боксеров, Барни Росс, конечно, и Бенни Леонард, оба чемпионы. Многие выступали под ирландскими или итальянскими псевдонимами. Может получиться неплохой рассказ, подумал Джонни. Еврейский парень, перебравшийся в Америку перед войной, идет в армию, где учится боксу у старого сержанта, чья карьера рано закончилась из-за травмы. Парень берет имя сержанта — Джек О'Лири. Он пробивает себе дорогу наверх, но в него стреляет устроитель-антисемит, узнавший, что парень еврей.

У парня все шансы победить, и организатор это знает. Он позволит ему выйти на ринг только в том случает, если тот согласится быть нокаутированным, чтобы устроитель и его дружки-бандиты смогли поживиться, поставив против него. Настоящая мелодрама в стиле сороковых, подумал Джонни. Сержант О'Лири на смертном одре, он ранен и умирает, получив ожоги в танке, он шлет весточку своему ученику, чтобы тот обязательно выиграл чемпионат ради него, не опозорил имя Джека О'Лири. В фильме парня мог бы сыграть Джон Гарфилд, сержанта — Гарри Кери, мошенника-организатора — Эдуардо Кьянелли, менеджера-тренера — Артур Кеннеди, а девушку — Присцилла Лейн.

Джонни, пока ехал, снова и снова прокручивал сценарий фильма в голове, так и эдак перестраивая сцены. Название — «Не умирай за меня». В нашей жизни, подумал Джонни, нет ничего правдивее этого вымысла.

Серединка наполовинку

В Сан-Антонио Лула спросила:

— Ты что-нибудь знаешь про Аламо?

— Помнится, в школе рассказывали, — ответил Сейлор. — И еще я смотрел старое кино с Джоном Уэйном, где ничего не происходило, пока мексиканцы не напали.

Сейлор и Лула сидели в «Ла Эстрелла Негра» и ели «бирриа кон аррос и фрихолес» и пили «Текате» с ломтиком лайма.

— Похоже, здесь это много значит, — решила Лула. — Пока ехали, я заметила, как много всего названо в честь него. Аламо-роуд, Аламо-стрит, Аламо-сквер, Аламо-билдинг, отель «Аламо». Ничего не упустили.

— А Сан-Антонио — неплохое местечко, — заявил Сейлор.

— Так что мы будем делать, милый? Я про деньги.

— Не бери в голову. Думаю, мы задержимся где-нибудь на полпути к Эль-Пасо и найдем какую-нибудь работу.

— Слушай, а когда ты был маленьким…

— А?

— Кем ты хотел стать, когда вырастешь?

— Летчиком. Я всегда хотел водить самолеты.

— Пассажирские, как «ТВА»

или «Дельта», да?

— М-м. Я думал, как здорово будет носить капитанскую фуражку и вести эти огромные птицы над океаном, болтаться со стюардессами в Риме или Лос-Анджелесе.

— А почему же ты не стал летчиком?

Сейлор рассмеялся:

— Да у меня никаких шансов не было. И помочь мне некому было, знаешь ли. Как бы я учился, когда все время попадал в истории. Так и не сложилось.

— Ты мог бы пойти в армию, в авиацию, научился бы летать.

— Я пытался. Но меня не взяли, учитывая мой послужной список. Шершавая биография. Я и самолетом-то никогда не летал.

— Черт, Сейл, мы должны слетать куда-нибудь, когда разживемся деньжатами. Махнем в Париж.

— Неплохо бы.

Как только они доели, Сейлор сказал:

— Пора двигать, Лула. Нас будут искать в больших городах.

Сейлор вел машину, а Лула свернулась клубочком на сиденье рядом с ним. По радио Пэтси Клайн [26] пела «I Fall То Pieces».

26

Пэтси Клайн (1932–1963) — знаменитая американская кантри-певица.

— А я бы хотела жить в то время, когда пела Пэтси Клайн, — заявила Лула.

— Какая разница? — удивился Сейлор. — Ты и сейчас можешь слушать ее записи.

— Ну тогда бы я могла на нее посмотреть. У нее потрясающий голос. Как если бы Арета Франклин была бы кантри-певицей. Вот что я всегда хотела, Сейлор, — стать певицей. Я тебе говорила?

— Не припомню.

— Когда мне было лет восемь или девять, мама возила меня на конкурс юных талантов в Шарлотт. Он проходил в большом кинотеатре, и участвовавшие в конкурсе дети выстроились на сцене. Каждый должен был выступить, когда назовут его имя. В основном дети били чечетку, играли на разных инструментах или пели. А один мальчик показывал фокусы. Другой жонглировал мячами и насвистывал «Дикси», стоя на голове.

— А ты что делала?

— Пела «Stand By Your Man», это песня Тамми Винетт. [27] Мама решила, что, если я выступлю с таким взрослым номером, это произведет впечатление.

— Ну и как прошло?

— Неплохо. Конечно, верхние ноты я не вытягивала, к тому же остальные дети на сцене болтали и шумели, пока я пела.

— Ты победила?

— Нет. Победил мальчик, который играл «Stars Fell on Alabama» на губной гармошке.

— А почему ты бросила петь?

27

Вирджиния Виннет Пу (1942–1998) — кантри-певица. «Stand By Your Man» — ее самый знаменитый хит.

— Мама решила, что у меня нет таланта. Сказала, что не хочет выбрасывать на ветер деньги, оплачивая мои уроки. Мне тогда было тринадцать. Может, она и права. Не было смысла валять дурака. Вот если у тебя голос, как у Пэтси, тогда не может быть никаких вопросов.

— Да, нелегко, когда ты серединка наполовинку.

— Как мы, ты хочешь сказать, — заметила Лула. — Это точно про нас, и я не имею в виду — посередине Юго-Западного Техаса.

— Есть места и похуже.

— Ну раз ты так говоришь, милый.